Книга Седой Кавказ - Канта Хамзатович Ибрагимов

Он считал, что все должно быть дозировано, поэтапно и не на-растающим валом, а каскадно-ступенчатым. Чтобы подследственный не пребывал в шоке до окончания ознакомления, а имел островки на-дежды, притупляющие бдительность, и создавая контрастный фон, полностью деморализовать, и в принципе добровольно-принудительно признать масштаб причиненного народному хозяйст-ву и обществу ущерба.

«Охота и преследование» так увлекли Самбиева, что от теле-фонного звонка он аж подскочил.

– Арзо, – властный голос Марины. – Ты знаешь, что мне поза-рез нужны деньги и назло избегаешь меня.

– Нет, нет, Марина, я ждал, как ты сказала: с двенадцати до ча-су. Даже более того.

– В это время у меня была сверхважная встреча. Прими достой-ный вид и мчись на Театральную площадь. Мы идем в Большой те-атр.

– Э-э-э, Марина. Дело в том, что у меня…

– Что это за разговоры? – жестко прервала Букаева. – Его при-глашают в Большой театр, и к тому же девушка, а он? Арзо, это сверхнаглость. Такое возможно только в Ники-Хита, даже не в Гроз-ном. Да ты знаешь, с каким трудом я достала билеты? И все ради те-бя! А ты?

– Все-все… Я понял. Бегу.

– У тебя есть свежая рубашка? Смотри, меня все здесь знают. Поторапливайся, в шесть тридцать жду.

Покорно бросился Арзо исполнять наказ Букаевой, тщательно навел лоск в своем немудреном гардеробе. Готовясь выскочить, гля-нул в последний раз в зеркало и поразился своему жалкому виду. «Как странен мир!» – подумал он. Только что он мысленно загонял в капкан крупную дичь, а теперь сам стал жертвой преследования. Он прекрасно понимал: если у Албаста есть средства, чтобы откупиться и жить привольно, как и прежде, то в его положении все гораздо пла-чевнее – обратного хода не будет. И зря он насмехался и злорадство-вал в душе над Мариной, сравнивая ее с лошадью. Она не лошадь, на себе ездить никому не позволит, а вот понукать кого-либо, в данном случае его, хочет, и всеми приемлемыми и неприемлемыми способа-ми пытается это сделать; ждет удобный момент, чтобы он «само-вольно» втащил свою безмозглую головушку в девичий хомут, а там по чеченским канонам, как в системе Ниппеля – войдешь с удоволь-ствием, обратно – нельзя.

А потом она искусно взнуздает – будет в какую ей угодно сто-рону ворочать польстившуюся на соблазны башку, а если он захочет вдруг брыкаться – просто стреножит, и тогда он точно – кляча, всю жизнь будет с улыбкой услужливости лямку тянуть, а люди, да мо-жет, и он сам, будут говорить: какой любящий муж, какой заботли-вый семьянин, какой молодец! А он будет мило улыбаться и врать всем и самому себе, что он в семейном спокойствии видит идиллию жизни, именно об этом он мечтал, как мечтают многие.

Конечно, не легко, конечно, со многим надо смириться, просто сдаться. Зато взамен – и общество ценит, и Бог воздает, и дети отбла-годарят стократно: телеграмму вышлют с соболезнованием, а если будет наследство – передерутся, как их родители скрыто дрались…

Нет. Арзо не дурак, зевать не будет, удила в рот сунуть не по-зволит. В любом случае, он должен встретиться с Мариной, чтобы деньги отдать, но больше он с ней и минуты не задержится; никаких «малых» и «больших» театров, больше никакого общения и контакта; ведь в любом случае насильно держать его она не сможет, а будет звонить – бросит трубку.

От такого дерзновенного решения воспрянул он духом, улыб-нулось его отражение в зеркале, заблестели глаза.

На место встречи он явился раньше времени. Перед Большим театром столпотворение, кругом столько знаменитостей, что у Арзо дух захватило. А сколько иностранцев, красивых дам, просто ротозе-ев! Многие спрашивают о лишнем билетике, столько же предлагают купить. Блестящие импортные лимузины все прибывают и прибыва-ют. Арзо даже не знает, на ком остановить свой восторженный взгляд. «Вот это жизнь! Вот это да! – ликовал он. – Даже просто гла-зеть на этих господ, быть среди них – блаженство, избранность! Да, мой сон был не сумасшедший, а праведный – действительно, жить надо если не в Париже, то в Москве!»

Объемную фигуру Букаевой он увидел издали. Она торопливо шла, как показалось Арзо, кому-то из знаменитостей вежливо покло-нилась, по его разумению, даже перекинулась репликой и от этого рассияла, обнажая ровные ряды крупных зубов.

– Иди за мной, мы опаздываем, – на ходу обронила она, и все планы Арзо рухнули разом. Он, как послушный первоклашка, устре-мился за ней, боясь отстать, затеряться в толпе, не попасть в театр… и не быть с ней.

Как и большинство зрителей, они сразу же устремились в бу-фет.

– Я так устала, – жаловалась Марина, – столько клиентов! Ты знаешь, – она произнесла известную фамилию, – он мой клиент, с ним столько хлопот! И понимаешь, он только мне доверяет… Так! Ты возьми мне кофе, два бутерброда с икрой и шампанское. Мне надо стресс снять, и вообще, весь день крошки не глотала… А себе возьми двойной коньяк и еще что-нибудь… Перед балетом следует рассла-биться, отрешиться от дневной суеты… Ты знаешь, с каким трудом я билеты достала?! Сам видишь, что творится! Какая публика!

Только после третьего звонка Марина важно направилась в зал.

– У нас самые лучшие места, – все объясняла она провинциалу. – В зале болтать, чихать, сопеть – нельзя.

При этих словах следующий за Мариной Арзо торопливо дос-тал платок и попытался на всякий случай высморкаться и, как бы для профилактики, кашлянул сдержанно в кулак.

Красочный зал, царская ложа, громадная люстра, занавес сцены с изображением символов социализма, иностранный говор, оркестр произвели на Арзо такое величественное впечатление, что он пред-ставил себе, что попал на расширенное заседание реформаторской лиги, и вот-вот сцена раскроется и покажется все Политбюро во главе с Цыбулько. Самбиев оглядел балконы и совсем растерялся – так много кругом сидело безликих мужчин в серых костюмах, выражени-ем бегающих глаз напоминающих Пасько.

Когда медленно погас свет и женский голос объявил на всех языках, что использовать кино-, фотоприборы нельзя, а внутренняя фантазия Арзо добавила к этому, что и всего прочего тоже нельзя, то от этого «мурашки побежали» по коже Арзо, меж лопаток выступил холодный пот.

И только музыка, красивая, завораживающая музыка, классиче-ский русский балет, эта пластика танца, динамика движения и эмо-циональность жестов, полностью переключили его сознание на уми-ротворенный лад, успокоили и даже растрогали до слез. От этой му-зыки и танца он был в таком восторженно-умиленном состоянии, что ему казалось – он находится на родном Кавказе, под надежной сенью родного бука и поют кругом птички,