Книга Искушение - Трейси Вульфф

– Я постараюсь, Грейс. Конечно же, постараюсь. Но я очень долго был таким, какой я есть, так что тебе придется сделать мне скидку. Я и дальше буду пытаться защитить тебя даже тогда, когда ты не будешь в этом нуждаться, и время от времени тебе придется позволять мне это делать, потому что в этом весь я. И всегда буду таким.

– Знаю, – отвечаю я, чувствуя, что мои усталые глаза наполнились слезами, и наконец прижимаюсь к нему. – Мы оба будем стараться, хорошо? И посмотрим, куда нас это приведет.

Он прижимается лбом к моему лбу.

– Сейчас это приведет нас на стадион, где нам вполне могут задать хорошую трепку.

– Да, возможно, так и будет. Но мы будем вместе. А это уже кое-что.

– Не кое-что. – Он смотрит на меня глазами, которые горят, словно черное солнце. – А вообще все.

Глава 106. Разбивать можно и каменные сердца

Проходит пара минут, прежде чем мы, ковыляя, добираемся до черного входа на стадион, но, когда мы подходим к дверям, украшенным резьбой, из-за ближайшего дерева выскакивает Коул и принимается хлопать в ладоши, преграждая нам путь.

– Чего тебе надо? – рычит Джексон, но в его голосе не звучит прежней силы, и, судя по глазам Коула, он тоже это понял.

– Я просто хотел посмотреть, явишься ли ты сюда вообще, Вега. И вот ты здесь. Не знаю, о чем это говорит: о том, что ты храбр, или о том, что ты самый самонадеянный ублюдок на планете. Только посмотри на себя. – Он смеется. – Мне почти тебя жаль.

Я знаю, что мне не следует задавать ему этот вопрос – он выглядит слишком уж довольным собой, и мне не хочется доставлять ему такое удовольствие. Но я устала и оттого легко заглатываю наживку, слова вырываются у меня сами собой:

– Из-за чего?

Он смотрит мне в глаза, достает из кармана листок бумаги, который явно был разорван в клочья, а потом склеен скотчем, и говорит:

– Из-за этого.

У Джексона округляются глаза, он кричит:

– Нет! – и бросается на Коула. Но откуда ни возьмись появляются приспешники вожака человековолков. Два волка хватают меня, два хватают Джексона, а три остальных встают между ним и Коулом.

– Как же ты самонадеян, Джексон. Ты просто взял и разорвал такую мощную штуку, которая могла быть использована против тебя, и на глазах у всех выбросил обрывки в мусор. – Его улыбка полна злорадства и чего-то еще… да, это зависть. – Ты был так уверен, что все боятся тебя, что никто никогда не посмеет причинить вред ни тебе, ни твоей паре. Помни – ты виноват в этом сам.

И Коул читает какие-то слова, непонятные моему затуманенному рассудку, – слова, которые звучат то ли как заклинание, то ли как стихотворение. Я не знаю, что это, и я так устала, что мне трудно понять… Но когда он заканчивает читать, внутри меня что-то рвется, и это причиняет мне чудовищную, невыносимую боль.

Я кричу от потрясения, у меня подгибаются ноги, я падаю и ударяюсь о землю, чувствуя, что все во мне кричит от непереносимой муки.

Господи, пусть это прекратится! Что бы это ни было, что бы он ни сделал, пусть это прекратится!

Но это не прекращается. Это длится и длится, и вот я уже почти не могу дышать. Почти не могу думать. Почти не могу существовать. Я пытаюсь встать на четвереньки, но я слишком слаба. И мне слишком больно.

Я слышу, как кричит Джексон, и из последних сил поворачиваюсь к нему. Он корчится на земле, подтянув колени к груди, выгнув спину от боли.

– Джекс… – Я протягиваю к нему руку, пытаюсь позвать его, но не могу. Во мне не осталось ничего, ничего. Внутри меня растекается тьма, и я падаю на живот и делаю то единственное, что могу, чтобы дотянуться до него.

Я пытаюсь взяться за узы нашего сопряжения… и истошно кричу опять, поняв, что их нет.

Глава 107. Я никогда об этом не просила

Идет время. Не знаю, сколько его прошло.

Достаточно, чтобы Коул и его садисты-человековолки исчезли.

Достаточно, чтобы по небу начал разливаться рассвет.

Более чем достаточно для того, чтобы я осознала, что моих уз сопряжения больше нет.

Боль наконец-то прошла, и в другом мире, в другое время это, наверное, было бы хорошо. Но здесь, сейчас, мне не хватает этого чувства так сильно, что я не в силах выразить свою тоску.

Мне не хватает этого обжигающего жара.

Не хватает этого жгучего холода.

Не хватает мощи этого ощущения, которое заполняло меня всю.

Потому что без него, без этой боли, без этой муки во мне осталась только пустота.

Зияющая бесконечная пустота.

Я никогда не чувствовала такого прежде, никогда не представляла, что могу чувствовать себя так, как сейчас. Когда погибли мои родители, я оцепенела. Я была в гневе. Я была потеряна. Я горевала.

Но я никогда не чувствовала себя пустой. Никогда не чувствовала себя уничтоженной.

А теперь я пуста, я уничтожена, и я даже не могу заставить себя перестать ощущать безразличие.

Время уходит, секунды превращаются в минуты, которых у меня нет.

Мне надо выйти на арену вместе с Джексоном.

Надо выйти прямо сейчас.

Мы должны сразиться с этой скверной, с Сайрусом и тем злом, которое, словно раковая опухоль, разъедает Круг и все то хорошее, что когда-то могло быть в нем.

Но я не могу даже подняться с земли.

Я смотрю на Джексона и вижу, что он тоже все еще лежит на земле. Но в отличие от меня он не растянулся, а сжался в клубок, обхватив голову руками, как будто пытаясь защититься от очередного удара.

Но больше не будет никаких ударов – все удары уже нанесены. Коул в своей бесконечной злобе смертельно ранил нас, а я даже не подозревала, что все к этому шло.

Что ж, по крайней мере, теперь самое худшее позади. В какую бы темницу меня ни бросили, какие бы ужасные вещи Сайрус ни замышлял, ничто не может быть хуже того, что уже случилось.

По крайней мере, такого я больше не испытаю.

Я делаю глубокий вдох и принимаюсь кашлять, когда снег заполняет мои нос и горло. Я переворачиваюсь на спину, движимая примитивным чувством самосохранения, и остаюсь лежать, потому что у меня нет причин делать что-либо еще.

Приближается восход, окрашивая небо в мириады цветов – это длится минуту или две. А затем его раскалывает молния, гремит гром, и прямо на нас надвигаются самые темные тучи, которые мне когда-либо доводилось видеть.

– Грейс, – зовет меня Джексон, и голос его хрипл от боли и утраты.

– Да.

– Ты не можешь пойти туда, – сипит он.

– Куда?

– На арену. Ты не можешь явиться туда без меня.