Книга Маг-менестрель - Кристофер Сташеф

Оказалось, что это даже и не амбар, а что-то вроде общественного скотного двора, видимо, горожане тут держали свою домашнюю живность. Уж во всяком случае, для рыцарской конюшни эта постройка была явно велика. К счастью, все коровы в это время мирно паслись на лугу, а свиньи радостно валялись в весенней грязи, после чего сохли под лучами майского солнышка. Мэт быстро забрался в пустое стойло, нашел там кучку сухой соломы и вынул из заплечного мешка дублет и обтягивающие штаны. Одежда немного помялась, ну да и как иначе, если он теперь уже не крестьянин, а дворянин средней руки и неделю провел в дороге? Именно за такого дворянина Мэт и собирался выдавать себя в дальнейшем, и в какой-то степени это было правдой.

Он переоделся, упрятал в мешок крестьянскую рубаху и штаны и выскользнул из коровника — вот теперь он чувствовал себя в своей тарелке, несмотря на мешок, переброшенный через плечо. Вот теперь он хотел бы повстречаться с владельцем скотного двора — ну или с тем, кто сегодня за него отвечал.

А вот и он или по меньшей мере возможный источник информации — пожилой крестьянин, пожевывающий соломинку, облокотившийся на древко лопаты, наблюдающий за пастбищем и глазами считающий коров. Мэт пошел в его сторону.

— Эй, добрый человек! Добрый тебе день!

Мужчина вздрогнул и обернулся:

— Чего тебе... А, и вам добрый день, милорд.

При этом он, правда, бросил подозрительный взгляд на заплечный мешок Мэта.

Мэт опустил мешок на землю.

— Мне повстречался один бедняга разносчик. Я сжалился над ним и купил все его добро за три золотых.

Пастух, не мигая, глядел на Мэта. В его глазах этой суммы вполне хватило бы, чтобы дожить до конца дней, пусть на хлебе и воде.

— Ну, да не таскаться же мне с этим хламом, — усмехнулся Мэт. — Прибери куда-нибудь этот мешок. Если я не вернусь за ним до Рождества, отдай какому-нибудь парню, кого потянет в дорогу.

— Конечно, конечно, добрый господин.

В голове у крестьянина явственно зазвенели монетки — Мэт готов был поклясться, что слышит это звон: «Если этот глупый дворянин отвалил за мешок три золотых, то что же тогда лежит в этом мешке?» Мэт понял: будь там что ценное, следовало бы ограничить срок своего возвращения серединой лета, а не Рождеством.

— Лошадь у меня захромала, — продолжал он свои объяснения. — Мне сказали, что тут можно нанять неплохую лошадку.

— Ну, насчет нанять — это я не скажу, — медленно проговорил крестьянин. — А вот у Англя-каретника жеребчик имеется, он бы его за пять дукатов продал, пожалуй что.

— За пять? — изумился Мэт. — Это что, скаковая лошадь?

— Дорогонько будет, согласен, — извиняющимся голосом проговорил пастух. — Но конь пока слишком молодой, и непонятно, выйдет из него хорошая рыцарская лошадь или нет, а денежки Англю жалко упустить. Что до меня, то будь это мой жеребчик, я бы, может, и поторговался еще, но поскольку он не мой, то вы уж тогда ступайте к Англю в магазин, ежели торговаться желаете.

Мэт вздохнул:

— О нет, в город мне возвращаться совсем не хочется.

И ему действительно не хотелось, особенно после стычки со стражниками. Еще не хватало, чтобы крестьянин — торговец овощами теперь признал его в господском платье. А если бы стражник заподозрил, что он, будучи крестьянином, переоделся в лорда, это было бы еще хуже. Но самая большая беда заключалась бы в том, что тогда ему, вероятно, пришлось бы рассказать, кто он такой на самом деле, а Мэту этого пока ох как не хотелось.

— Ладно, пять дукатов — это, конечно, дороговато, но придется выложить, раз такое дело. Но у меня только меровенсские ройяли. Возьмешь четыре ройяля?

— А то! Возьму, конечно! — обрадовался крестьянин и уставился на свою ладонь, в которую Мэт опустил одну за другой четыре золотые монеты.

«Еще бы он не радовался, — с тоской подумал Мэт. — Ройяль это, считай, два дуката». Он уплатил почти семь за какую-то клячу, которая, может, и двух-то не стоила!

Но вот то, что крестьянин запросил с него латрурийские, а не меровенсские деньги — это, безусловно, очень важно. Оставалось только надеяться, что связано это всего лишь с близостью к латрурийской границе. Не могло же быть так, чтобы в иноземного короля крестьяне верили больше, чем в свою собственную королеву!

Увидев коня, Мэт решил, что двух дукатов он таки стоит. Сравнивать лошадь, которой на роду было написано таскать за собой плуг, и рыцарского коня, которому предстояло носить на себе целый воз брони, конечно, не приходилось. А этот жеребчик живой пример тому, что хитрая бестия, почуявшая где-нибудь течную кобылу, обдурит самого бдительного конюха: конь, которого купил Мэт, был как минимум наполовину першероном. Вторая половина тоже не подкачала. Правда, до клайдесдаля жеребчик пары ладоней в холке не дотягивал. Во всяком случае, когда пастух вручил Мэту седло и уздечку, он решил, что ему вообще грех жаловаться. И седло, и уздечка были старенькие, потрескавшиеся, но вполне сносные.

Вот так, снарядившись, как подобает достойному странствующему рыцарю, Мэт направил коня к ближайшему замку, готовясь ответить на вопрос хозяина о том, куда подевались его доспехи.

Глава 2

Дамы и господа, придворные короля Бонкорро, чокались хрустальными бокалами, выпивали, смеялись, снова чокались, снова выпивали и смеялись. Кто-то опускал руку под стол и страстно сжимал коленку рядом сидящей дамы, а дама — дама отвечала взаимностью, некоторые вели себя еще более откровенно — целовались и обнимались у всех на глазах. Флирт сопровождался оживленными разговорами, правило тут царило единственное — флиртовать полагалось с чужими супругами. Если вдруг поцелуями обменивалась супружеская пара — вот это вызывало крайнее удивление у публики.

Пуританин сказал бы, что подобному поведению придворных потворствует обстановка. Большой зал в замке принца Бонкорро был увешан гобеленами, найденными в заплесневелых библиотеках. На одном гобелене Венера уютно устроилась в объятиях Адониса, на другом — она же тянулась к Марсу, а рядом пускал дым Вулкан. А вот Даная, осыпанная золотым дождем, а вот Европа верхом на белом быке, а вот Купидон любуется спящей Психеей. Все персонажи, под стать земным классическим статуям, совершенно обнажены.

А короля Бонкорро, похоже, очень радовало все происходящее. Он сидел во главе длинного стола, откинувшись на спинку кресла, и, поднеся к губам кубок с вином, смотрел поверх него на оживленное общество.

— Так приятно видеть, когда твои придворные радуются жизни, Ребозо, — сказал король канцлеру.

— О да, ваше величество, — согласился канцлер. — Это особенно приятно потому, что, раз они развлекаются тут, значит, не задумывают бунтов у себя дома, в провинции. — Канцлер посмотрел на короля и криво усмехнулся. — Вы со вкусом подобрали гобелены, ваше величество, — они пробуждают нужные пороки.

— Знаю, — вздохнул Бонкорро. — Хотя надеялся, что они пробудят интерес к просвещению и культуре. Похоже, я по-прежнему переоцениваю природу человеческую.