Книга Пирсинг - Рю Мураками

Девушка закрыла глаза и начала постанывать.

«В этих черных чулках ее ноги кажутся необычайно эффектными и стройными. И на ее бедрах и заднице мяса тоже немного. Когда она закончит, он мягким, учтивым тоном попросит ее раздеться. Что за нелепое представление, однако. Кто-то должен сказать ей, что от таких сценок хочется блевать».

Тиаки водила пальчиком по промежности, когда услышала, что мужчина смеется. Она открыла глаза: он сидел в своем дешевом костюмчике, прикрыв рот платком и покашливал.

— Хватит, — сказал он.

Униженная, она спустила ногу с ручки кресла, ударившись ею о кофейный столик и опрокинув банку с колой. Кавасима рефлекторно схватил банку голой левой рукой.

— Идиотка! — закричал он с таким чувством, будто его макушка охвачена пламенем. — Смотри, что ты натворила!

Сердце Тиаки ощутило тяжелый удар и бешено заколотилось. Глаза застил красный туман. Она пыталась завлечь клиента, а получилось, что только рассердила. Это чисто ее вина, и она не в силах остановить возникшую панику. Слова кружились, как мерцающие огоньки, и до них было не дотянуться: ПРОБУЖДЕНИЕ, МАСТУРБАЦИЯ, СЕКС, ДЕШЕВЫЙ КОСТЮМ, УНИЖЕНИЕ, ЯЗЫК ГЛУХОНЕМЫХ, ТУАЛЕТ… Неоновыми огнями светили эти слова в темноте, и воспоминания всплывали одно за другим. Это было страшнее всего — внезапное предчувствие кошмара. Когда он приходит, то, конечно, уже не может быть ничего ужаснее.

«Макияж, — подумала она. — Я должна поправить свой макияж». Кавасима не знал, что произошло с девушкой, но что-то случилось, и зрелище этого чего-то его нервировало. Рассердил он ее смехом во время мастурбации или испугал тем, что накричал на нее? Лицо ее превратилось в бледную маску, глаза — в монетки, глядящие из глазниц в никуда. Он было собрался ободрить ее, когда она внезапно потянулась к сумочке, валявшейся в ногах, поставила ее себе на колени и достала помаду. Она начала механически красить губы, глядя в зеркальце косметички, которую держала в левой руке. Значит, не сердится, выглядит совсем спокойной. Он не заметил, что кончик помады дрожит и линия, нанесенная на губы, неровная. Девушка положила помаду и косметичку обратно в сумочку.

— А сейчас мне надо принять душ, — сказала она.

Теперь ее голос звучал несколько иначе.

— А потом ты разрешишь мне тебя связать?

— Все, что захочешь! — хихикнула она. Сжимая в руках сумочку, Тиаки направилась в ванную и заперла за собой дверь.

* * *

Что она там делает? Прошло полчаса с тех пор, как эта девица накрасила губки и исчезла в ванной. Кавасима тщательно, несколько раз протер банку из-под колы, удаляя отпечатки пальцев. Все необходимое для ритуала было приготовлено. Он уже надел пару новеньких перчаток и вынул из чехлов оба ножа. Проделывая это, Кавасима воображал себе стройные ножки девушки. Талия у нее тоже, должно быть, тонкая, и живот плоский. Он купил самый длинный нож для колки льда, какой был в продаже, — острие пятнадцать или семнадцать сантиметров в длину. Оно должно пройти навылет. Он решил связать ее на диване, но стоило подумать над тем, чтобы не видеть, как нож протыкает ее насквозь. Хорошо бы подвесить ее к потолку, чтобы носками она касалась пола, — вот что было бы идеально, но в этом номере, увы, это невозможно. Нет ничего, через что можно было бы перекинуть петлю.

Сердце его учащенно билось, пока все эти мысли мелькали в его голове. Он прислонился к стене в прихожей рядом с ванной и позвал ее. Что она там делает — голову моет, что ли?

Больше всего его насторожила та тревога, которую он увидел в глазах девушки. Эти немигающие, странные глаза. Кавасиме даже казалось, что он прежде видел женщину с такими глазами, но он не мог припомнить, кем она была. Обо всех женщинах из прошлого у него были только самые неприятные воспоминания, кроме Йоко.

— Все в порядке? — спросил он, стуча в дверь ванной.

— Все нормально! — раздался голос оттуда. — Еще чуть-чуть!

Ответ прозвучал на высокой, искаженной ноте, будто кассету запустили не с нужной скоростью. Он по-прежнему слышал шум душа.

«Помаду размазала, — подумала Тиаки, впервые увидев себя в зеркале ванной. — Надо исправить оплошность». Она яростно стала тереть губы тряпочкой, почти раня их, но уже никакой боли не чувствовала. Она сняла верхнюю одежду, сложила ее, затем перетряхнула и сложила снова, потом проделала все то же самое со своим нижним бельем. Она включила душ и долго вертела ручки холодной и горячей воды, пока вся ванная не наполнилась паром, потом попробовала воду рукой и вскрикнула. Это был кипяток. Она стала медленно вращать ручку холодной воды, снова попробовала воду рукой, и так десяток раз, и в конце концов вернулась к зеркалу, оставив воду литься, а ванную наполняться паром.

Поправляя светильник, она вспомнила, как все это произошло с ней впервые. Она была в старших классах, когда в первый раз приключился кошмар. Только когда это начинается снова, как сейчас, она в силах отчетливо вспомнить, на что это похоже.

Второй год в старшей школе. Компания одноклассников собралась дома у одного из них — родители его были в отъезде. В конце вечера уселись смотреть порнографическое видео. Пленка не была перемотана, и все начиналось прямо с жесткой сексуальной сцены. Она сама не знала, как долго смотрела на это, но помнила, как в какой-то момент у нее заболел живот и внезапно ее сковал ужас, не имеющий имени. Это было, как если бы кто-то направил луч света ей в лицо, и перед ее глазами возникла совершенно иная сцена.

Это был первый случай, но кошмар посещал ее еще семь раз. Начиналось все с исчезновения полового влечения. Она знала, что с ней уже не все в порядке, когда могла разглядывать по-настоящему горячего парня без мысли о том, как она будет его облизывать или он ее. Кровеносные сосуды, или нервы, или что там еще закрывались, и голодная страсть, не способная больше выйти наружу, утратившая связь с ее либидо, начинала скапливаться глубоко внутри нее, хотя она в точности не могла сказать, где именно. Такое могло затянуться на долгое время. Однажды это длилось девятьсот тридцать восемь дней. Измученная тревогой, она иногда пыталась заниматься сексом с кем-нибудь — с кем угодно! — но всегда чувствовала, будто мужской член находится не в ее вагине или анусе, а в какой-то совершенно чужой дырке. Об оргазме и речи быть не могло, а бывали такие времена, когда она попросту не понимала, где она и что делает. И хуже того, у нее было мерзкое чувство, что Эта-как-ее глазеет на нее с потолка.

«Конечно, — подумала Тиаки, — я отлично знаю, кто такая Эта-как-ее. Эта-как-ее — это я сама, подсматривающая за собою, занимающейся сексом. Сначала я просила ее не смотреть на меня так, а она в ответ только ухмылялась, и я перестала. Кроме того, я боялась, что, если стану умолять ее не делать этого, я разделюсь на двух разных людей».

Она вспомнила о мужчине в дешевом костюме и задалась вопросом: «Уж не маньяк ли он, свихнувшийся на чистоте? Он шагу не делает без этого своего носового платка, ни на секунду с ним не расстается. Эти мужики похожи на больных. Что им надо — это всякая грязь, противная пошлятина. Сама-знаешь-кто тоже это любит. Сама-знаешь-кто?.. Подожди-ка. О ком это я? Он всегда носил белоснежно-белую рубаху, безупречно отглаженные брюки и нигде не появлялся без белого платочка. Некоторые дразнили его, говоря, что он выглядит как старушка на похоронах, но он говорил, что белоснежная рубашка и такой же носовой платок заставляют его чувствовать, что и сердце его чисто, как свежевыпавший снег.