Книга Игры с огнем. Там же, но не те же - Яна Ясная

Последнюю он стянул сам, не расстегивая даже, через голову и замер на мгновение возвышаясь надо мной, распростертой под ним на камнях. Он, кажется, любовался.

И я.

Я глазела с восхищением и восторгом на сухощавое тело – тяжелое, жесткое, горячее, гладкое, и от одной только мысли, что я сейчас смогу к нему прикоснуться, прижаться, поцеловать, между ног стало горячо и низ живота сладко сжался.

Прозвучавшее над головой короткое, но крайне емкое и настолько же нецензурное ругательство стало неожиданностью. Ричи вдруг подскочил, рывком дернул меня, ставя на ноги, одернул задравшийся до подбородка свитерок, потянулся за собственной рубашкой и…

Это было все, что он успел, потому что в следующий миг дверь с грохотом распахнулась, и в зал ворвалась… толпа.

Кейт

Я великодушно позволяла Мэнди выковыривать мне глаза и засовывать пальцы в уши, валяясь с ней на диване, когда горничная принесла мне телефон.

– Это из гротов, миссис Феррерс, говорят что-то срочное.

И я даже сначала, куда больше увлеченная тем, чтобы сохранить зрение и слух, не обратила особого внимания на эту фразу. «Что-то срочное» в этом доме звучало чуть ли не каждый час.

А потом…

Я не помнила, как я бежала к Эдварду, бросив Мэнди на попечение горничной, я не помнила, как мы звонили старшим Феррерсам, не помнила дороги.

Я пришла в себя уже только в обычно темном, а сейчас ярко освещенном коридоре в гротах, вместе с Эдвардом и его родителями, выслушивая сбивчивые объяснения управляющего и спокойный уверенный голос того, кто возглавлял спасательные работы.

Я смотрела пустым взглядом на завал, под которым сейчас находился мой сын – мой сын, слышите, сын, а не его тело! – чувствовала, как Эдвард сжимает мои плечи почти до синяков, и не понимала, как такое вообще могло случиться.

О шансах никто ничего не говорил, только о том, что работы, которые вызывали сотрясение, остановлены, что разбор завала идет ускоренным темпами, задействованы все возможные силы, что они вот-вот уже доберутся до следующего уровня, и что пока ничего обнаружить не удалось.

И это в каком-то смысле даже хорошо, потому что ничего хорошего в сплошном каменном завале найти бы они и не смогли.

И в этот момент в моей голове, в голове которая вопреки жуткому ядовитому страху, от которого холодело все тело, продолжала чего-то думать – щелкнуло. Сопровождаемая удивленными взглядами я поднялась на поверхность и набрала номер директора Андервуда.

Родители девочки-шельгарки в любом случае должны быть поставлены в известность. Но с учетом всего тех несостыковок, что уже несколько дней не давали мне покоя, и всех тех волнений, которые она доставила семейству Феррерс, мне упорно казалось, что этот звонок особенно важно сделать. И как можно быстрее.

Через пять минут после разговора мне перезвонили и попросили открыть большой телепортационный зал поместья Феррерсов, как ближайший к месту событий, для родителей и «представителей» – да, они так и сказали, представителей – Ильзы.

– Гелиос Ар-Бравлинг, – представился высокий статный мужчина, смуглый, полуседой – соль с перцем – с аккуратной бородкой, первым вышедший из круга.

И я испытала острую потребность присесть.

Ар-Бравлинги. Королевский дом Шельгары.

В любой другой момент я бы, может, и присела на самом деле, а потом слабым голосом попросила воды, валерьянки и всех вон. Мне, бедной девочке из простой семьи и Феррерсов с их родовым гонором было многовато, что уж тут говорить, про королевский род соседней страны.

Но сейчас изумление было мимолетным и мгновенно испарилось – это все неважно. Это все не имеет значения, пока мне не сообщат, что мой сын жив.

Гораздо важнее – и страшнее! – оказалась известие, о том, что Ильза Ар-Бравлинг, приехавшая сюда как Ильза Шиас, имеет проблемы контроля эмоций… Ее родители рассказали об этом главе спасательной группы сразу же, как только прибыли на место происшествия – и тот только кивнул, мрачнея.

Новость была – паршивей некуда. Что такая девочка могла натворить от испуга, если вдруг там, куда они попали, она имела хотя бы крохотный доступ к силе, страшно было думать. Сухощавый темноволосый мужчина, назвавшийся Кирстеном Ар-Бравлингом, что-то напористо, уверенно говорил старшему над спасателями. Кажется, предлагал свою помощь в поисках. Тайный родовой обряд на крови. Темноволосая мама Ильзы, до белых пальцев вцепившаяся в руку своего статного мужа, кивала, подтверждая согласие на участие в обряде донором.

Все их предложения разбивались о неумолимые слова: там нет магии.

Я мысленно повторяла эти слова, как мантру. Как молитву.

Там нет магии!

Мы не слышим их, потому что там нет магии. Точка. Не потому, что дети погибли под завалом. Не потому, что два паникующих мага с условной стабильностью – это ровно на два больше, чем нужно. Не потому… Нет. Там просто нет магии!

А раз там нет магии, Ильза не сорвется. И Ричи не сорвется. И они сейчас не двойная тикающая бомба, зарытая на глубине, а просто два испуганных ребенка. Два живых испуганных ребенка.

Мы ждали молча, толпились все в гротах возле работ, и ждали. И я сжимала руку Эдварда, который, по ощущениям, вот-вот готов был взорваться от собственного бессилия и вынужденного бездействия. Я знала, что он думает про артефакт.

Почему он не сработал? Потому что не успел предотвратить мгновенную смерть?..

Я не хотела об этом думать. Не могла.

А потом в один момент мы все вчетвером почувствовали это. И более прекрасного, более опустошительного, более великолепного чувства облегчения я не испытывала еще никогда в жизни.

Сигнализация малого портального зала сообщила об экстренном прибытии члена семьи Феррерсов.

Кто из нас что-то сбивчиво объяснил Ар-Бравлингам и прочим «представителям» я не знаю, но в поместье мы переместились все вместе. В малый зал так просто не скакнешь, его работа была плотно завязана на работу родового артефакта, и путь до него показался мне бесконечным.

Эдвард влетел первым, я за ним – и обогнала, каким-то чудом.

Несколько шагов – и вцепиться в плечи, притянуть к себе, прижать светловолосую голову, как когда-то в детстве…

– Ричи!

И сын покорно наклонился, согнулся, прижался, не вырываясь, не одергивая, позволяя мне вдоволь нащупаться и убедиться – живой, здоровый.

Почему-то, правда, полуголый.

– Мам, ты меня раздавишь, – прозвучал хрипловатый девичий голос сбоку, и я с глубоким изумлением осознала, что голос этот принадлежит той самой девочке.

Ильзе Шиас, которая Ар-Бравлинг, и которая в этом зале оказаться не могла никаким образом.

Часы над каминной полкой пробили девять.