Книга Что такое популизм? - Ян-Вернер Мюллер

Популисты постоянно воспроизводят это сочетание давления враждебных обстоятельств с эстетикой «близости к народу». Виктор Орбан каждую пятницу дает интервью на венгерском радио; Чавес вел знаменитую программу Aid Presidente, куда могли позвонить обычные граждане и поделиться с президентом своими заботами и тревогами. В ответ президент время от времени отдавал членам своего правительства якобы спонтанные распоряжения. (Однажды Чавес в прямом эфире отдал приказ министру обороны перебросить на границу с Колумбией десять танковых дивизий.) Меры, направленные на повышение благосостояния, периодически провозглашались прямо перед камерами; программа иногда могла продолжаться шесть часов подряд. Корреа и боливийский президент Эво Моралес тоже сейчас принимают участие в подобных телепрограммах[80].

Можно, конечно, относиться к подобным практикам как к своего рода политическому фольклору или же пиару, который стал обязательным для всех политиков в условиях того, что сейчас называется «медиадемократией», или «аудиторной демократией» (участие граждан в политической деятельности состоит главным образом в том, что они наблюдают за властными фигурами)[81]. Но, с другой стороны, верно и то, что популисты используют особый набор управленческих методов – и эти методы содержат в себе моральный компонент, вытекающий из самой логики популизма. Популисты во власти всегда прибегают к тому аргументу, что они являются единственными морально легитимными представителями народа и что только определенная часть населения является подлинным народом, заслуживающим поддержки и хорошего управления. Эта логика разворачивается в трех направлениях: своего рода колонизация государства; массовый клиентелизм, а также то, что политологи иногда называют «дискриминационным легализмом»; и, наконец, систематическое подавление гражданского общества. Такого рода практики свойственны не только популистам, но разница в том, что популисты делают это в открытую. Они утверждают, что их действия морально оправданны; на международной арене им нередко удается сохранять репутацию демократов. Разоблачение этих политических практик далеко не так опасно для популистов, как можно было бы подумать, потому что они в таком случае просто заявляют, что их вариант демократии – самый правильный. Я попробую подробнее проанализировать эти, на первый взгляд, нереалистические притязания.

Три популистских управленческих метода и их моральное оправдание

Прежде всего, популисты стремятся колонизовать, или «захватить», государство. Вспомним Венгрию или Польшу как свежие примеры. Первым фундаментальным изменением, которого добились Виктор Орбан и его партия «Фидес», стала переработка закона о государственной службе, позволившая партии назначать лояльных ей людей на должности, обычно политически нейтральные. И «Фидес», и «Право и справедливость» Ярослава Качиньского немедленно начали наступление на независимость судов. Были внесены изменения в существующие судебные процедуры и назначены новые судьи. Когда выяснилось, что полная перестройка системы невозможна (так дело обстоит сейчас в Польше), паралич судебной власти оказался для правящей партии неплохим запасным вариантом. Также были немедленно «взяты в плен» ведущие СМИ: им был послан четкий сигнал, что их репортажи не должны вредить интересам нации (которые, понятное дело, совпадали с интересами правящей партии). Качиньскому, который всегда был уверен в том, что теневые силы пытаются разрушить его партию, было также необходимо взять под свой контроль спецслужбы. Всех, кто выступал с критикой любой из этих мер, клеймили как пособников старых элит (которые популистам как истинным представителям народа наконец-то удалось сместить) или попросту как предателей (Качиньский говорил о «поляках худшего сорта», у которых «измена в генах»). В результате эти политические партии создают государство по своему вкусу, а также по своему собственному политическому образу и подобию.

Подобная стратегия, направленная на консолидацию или даже на вечное удержание власти, не является, разумеется, исключительно прерогативой популистов. Популистов отличает то, что они предпринимают свою колонизацию государства в открытую, утверждая, что обладают моральным правом выступать от лица истинного народа. Разве народ не вправе, с негодованием вопрошают популисты, вернуть себе власть над государством, в лице своих единственных законных представителей? Разве не следует провести чистки, изгнав тех, кто чинит препятствия подлинной народной воле под предлогом сохранения принципа политической нейтральности госслужащих? Государство по праву принадлежит народу, оно не должно быть каким-то чуждым людям аппаратом – наоборот, люди должны брать управление в свои руки.

Во-вторых, популисты тяготеют к массовому клиентелизму: в обмен на массовую политическую поддержку элиты предоставляют материальные и нематериальные блага. Опять-таки подобное поведение свойственно не только популистам: многие партии вознаграждают свою клиентелу за то, что те приходят на избирательные участки, хотя мало кто заходил так далеко, как австрийский архипопулист Йорг Хайдер, который раздавал купюры в сто евро «своим людям» на улицах Каринтии. Некоторые обозреватели указывают на то, что с исторической точки зрения массовый клиентелизм и ранние формы демократии – это примерно одно и то же, поскольку клиентилизм приводит к созданию осмысленных уз взаимозависимости, что позволяет рассчитывать на определенную подотчетность[82]. Популисты отличаются тем, что практикуют подобный подход в открытую, находя ему нравственное оправдание, поскольку только определенные группы людей являются для них подлинным народом и поэтому заслуживают поддержки со стороны по праву принадлежащего им государства.

Сходным образом только определенные группы могут рассчитывать на полную защиту со стороны закона; с теми же, кто не принадлежит к народу, или подозревается в активной подрывной работе против народа, следует поступать со всей суровостью. (Это и есть «дискриминационный легализм» – принцип «друзьям – все, врагам – закон»[83].)