Книга Воскрешение на Патриарших - Владимир Казаков

И вот, она говорит, что она любит его такого еще больше и не может оставить одного. Психиатр чуть не сошел с ума.

Игорь слушал Митю и смотрел на стадион, где девчушки в спортивных трусах и маечках, на вид лет тринадцати-четырнадцати, класса восьмого, готовились к кроссу. Девочки строили друг другу рожицы, смеялись и походили на взъерошенных воробьев, неожиданно обнаруживших, что у них выросли страусиные ноги. Некоторым уже явно мешала вполне развитая грудь, с которой они не знали, что делать. Они очень стеснялись и одновременно внутренне гордились обретением нового женского естества.

Дмитрий проследил за взглядом Игоря и продолжил:

– Да, именно, чуть не сошел с ума. Потому что она была единственным смыслом его жизни. Он оставил жене квартиру, дал развод и ушел в никуда. Начал пить, вылетел из своего аэрокосмоса. Со временем кое-как взял себя в руки, через знакомых устроился в психбольницу завотделением. А она самоотверженно ухаживала за новым мужем, они поженились. Он даже начал поправляться, хотя и не ходил, она умудрилась даже зачать ребенка от него, родила. А у него вдруг наступило ухудшение. Почти совсем перестал двигаться. Овощ-баклажан. И от отчаяния фотограф опять начал колоться. Дружки-закадыки приносили. А она начала тихонько сходить с ума, поняла, что взвалила на себя непосильную ношу, любовь-то безумная прошла, а что делать с этим еще человеком, непонятно. Ее бывший муж-психиатр знал об этом, ему рассказывал ее отец, как она ревет и не знает, что делать. Однажды у фотографа после очередной дозы проснулись нечеловеческие силы, и он повторно сходил в окно. Теперь уже наверняка. Больше не собрали. Вот так.

– Жуткая история, – Игорь пристально посмотрел на Митю. – Но какое она имеет отношение к рукописи, ко мне?

– Да прямое, – Дмитрий опять закурил. – Я же и лечил этого фотографа последнее время. Она попросила. Прямо в моей бывшей квартире. И чтобы хоть как-то отвлечь его, вызвать у него другие эмоции, отличные от желания дозы, я и дал ему прочитать этот роман. Он сразу заинтересовался, потому что тоже стал узнавать родные для него места. Как и ты. И он тоже много думал, кто из его приятелей мог написать. А незадолго до полета указал на тебя. Так и сказал: «Пообщайся с Игорем, он наверняка знает», – и назвал твою фамилию. Так что это, считай, его последняя воля.

У Игоря нехорошо завибрировала синяя ветка на виске.

– Как его звали?

– Андрей Носовский. Один из твоего списка.

Замерший Игорь хотел перекреститься, но почему-то подумал, что неудобно как-то здесь, на улице, перед всеми прохожими и Митей. Потом взгляд его поймал золотые купола церкви, ветер раскачивал верхушки берез, и купола то исчезали, то появлялись. Он увидел мелькнувший из-за веток крест и вдруг вспомнил поговорку: «Если ты постесняешься Бога, то и Бог потом постесняется тебя». И все же перекрестился. Подумал и, на всякий случай, перекрестился еще раз.

– Господи, я же хорошо знал Андрюху. Мы не виделись, конечно, лет двадцать, а до этого мы даже дружили одно время. Он испанский учил в инязе. Потом, по-моему, в Африке был, по военной линии. Потом не знаю. Странно, как его в фотографы занесло. Хотя ничего странного. Многих разбросало. Когда это случилось?

– Да, – кивнул Митя, – жизнь кидает. В январе. Под Старый Новый год. В Африке он и сел на наркоту. Я много раз задавал себе вопрос: почему так все произошло? Я же любил ее. Очень. Почему она ушла к нему?! Наверное, она меня никогда не любила. Или я чего-то не понимаю. Скорее всего, слишком мягкий человек. А он суров, брутален, даже груб откровенно иногда. Женщины инстинктивно тянутся к жесткости. Даже жестокости. А я оказался слишком плюшевым и воспитанным. Что психиатру совсем не положено. Да и просто человеку тоже. Плохо быть добрым. Женщины не прощают, когда в них видят людей. Ну ладно, – поднялся Митя, – мне пора. Андрея Носовского можешь вычеркнуть из своего списка. Только зачем ты это ищешь, все равно непонятно.

Игорь тоже поднялся и протянул ему руку.

– Спасибо.

– Не за что.

– Слушай, Мить, еще вопрос. А мог Андрей все же написать это? Ну не знаю, в дурке же он был, как я понимаю. Написать и забыть. Такое может быть?

– Ну как тебе сказать. Психика человека – тонкая материя. А где тонко, там и рвется. Где псих, где не псих, установить крайне сложно. Нам на кафедре профессор Вулых рассказывал притчу. Вот, допустим, живет некое общество. В нем двести сумасшедших. Их отловили, изолировали на необитаемом острове. Чтобы нормальным людям не мешали. Те там прижились, дальше с ума сходят. Потом посмотрели, среди этих двухсот человек пятьдесят – ну явные психи, а остальные-то вроде ничего. Нормальные по сравнению с теми пятьюдесятью. Тогда подумали, и этих сто пятьдесят возвращают назад, в общество. Но ведь они как были психами, так и остались!

– Это ты к чему?

– А к тому, что кто что мог сделать в бессознательном состоянии, толком неизвестно. И что есть сознательное, что бессознательное – сложно определить. В нашей литературе описана пара случаев. Но твердо сказать сложно.

– Ясно. Спасибо еще раз.

– Да не за что. Вряд ли. Звони, если что понадобится.

Дима кивнул головой и пошел по аллее по направлению к массивному зданию военной академии.

Игорь долго и нудно пытался уехать домой. Троллейбусы куда-то исчезли, он ждал уже больше часа, уставившись в дебильную груду гранита, означающую памятник Льву Толстому. Игорь вдруг увидел себя со стороны. Эта ссутулившаяся фигура, его фигура, жутко напоминала Форреста Гампа. Сам фильм не то чтобы очень нравился, но эпизод с сидящим на остановке Форрестом врезался в его мозг.

Мысли бродили и бродили внутри страшного рассказа Мити о его бывшей жене и Носовском. Он же действительно дружил с Андрюхой, выпили тонну всего, да, вспомнил вдруг Игорь, в милицию тогда загремели, он обмочил спьяну колесо ментовской машины.

И все это исчезло в один миг: смех, память, жизнь, – из-за банальной наркоты? Чтобы выйти вот так в окно? Да, но в его жизни была любовь. Настоящая. Или не настоящая? Как странно все устроено.

«Вообще, – трясся потом в троллейбусе Игорь, – человек – существо аморфное. Такая масса, бурда, еле мыслящая. Без физической формы. Но возникает любовь и, как магнитное поле собирает железные опилки в определенную структуру, так и человек в любви превращается из биомассы в существо. С руками и ногами. То есть любящий его человек, думая о нем, создает ток, напряжение поля и держит его форму. Внешнюю и внутреннюю. Даже так – как человек думает об объекте любви, тем он и становится. То есть меняется не только морально, но и чисто физически. А когда любовь заканчивается, это – как выключили ток в электромагните, человек опять превращается в кучку опилок, мусора. Ну или в бесформенный пластилин, какая разница!»

Ночью Игорь долго не мог заснуть, мучительно вертя нагретое телом одеяло. Бездушная подушка яростно сопротивлялась и не хотела принимать форму головы. Все было как-то не так и не то. Он вдруг понял, что хочет чего-то большего. Даже не Полину, даже не детей с ней, о чем он тоже мечтал, а что-то другое, трудно объяснимое, огромное, составляющее суть его жизни. Как ни пытался он сформулировать это нечто осмысленное, так и не смог.