Книга Не смогу жить без тебя - Кейтлин Крюс

Прессе сказали следующее: то, что Леонидас не погиб в крушении самолета, сначала не было никому известно; его похороны были искренним выражением горя и траура, а не циничным спектаклем, в то время как семья выясняла, жив ли он; когда семья узнала, что он выжил, то его состояние внушало серьезные опасения, поэтому о том, что он жив, не говорилось, чтобы не создавать паники в корпорации.

— Разумеется, я ничего так не хотела, как ринуться к нему, — заявила Сьюсан въедливому американскому репортеру. — Но мой муж — Бетанкур. Я знала, что он захотел бы, чтобы я занималась делами его компании, пока он лечится.

Такое заявление Сьюсан представило в ином свете ее упрямое нежелание передать кому-то другому бразды правления. И теперь уже газеты восхваляли «железную волю» и «деловую хватку» Сьюсан, в отличие от менее комплиментарных слов в ее адрес еще несколько месяцев назад.

Но бал — это совсем другое. Обычно бал являл собой ошеломляющее зрелище, где царила семья Бетанкур. Сьюсан ожидала, что возвращение из мертвых наследника Бетанкуров превратит бал в безумный спектакль.

Одна лишь мысль об этом угнетала, но, по крайней мере, в этом году ей не придется выслушивать предложения о браке.

Леонидас откинулся на мягких сиденьях рядом с Сьюсан и разговаривал по мобильнику. Сьюсан достаточно хорошо знала немецкий, чтобы понять: разговор шел об одном из курортов, принадлежавших корпорации в южной части Тихого океана. А по тону Леонидаса было ясно, что разговор принимает угрожающий оборот. Это ее не занимало, и она смотрела в окна на блестевшие под дождем улицы Парижа и нервно поправляла и теребила платье. Платье глубокого зеленого цвета было прислано ей миланским кутюрье Леонидаса как подарок. Сьюсан прекрасно сознавала, что это вовсе не подарок — это требование. Леонидас не хочет, чтобы она впредь носила черное, потому что она больше не вдова Бетанкур, а его жена, и ее гардероб должен это продемонстрировать. Она впервые после свадьбы оделась во что-то яркое, а не темно-синее или темно-серое.

Город за окном автомобиля мелькал, как одна длинная световая дорожка, голос Леонидаса звучал негромко, но с обычными властными нотками, и каждое слово отдавалось у Сьюсан не только в ушах, но и во всем теле.

Наверное, дело в том, что она очень устала. И еще чувствует себя неуютно, неловко. Может, это от платья непривычного цвета?

Нет. Платье ни при чем.

Платье насыщенного зеленого оттенка очень ей шло, и она думала о том, что Леонидас выбрал такое платье, зная, что оно ей к лицу.

Наверное, ее изматывает неопределенность. Одной ногой она в мире Бетанкуров, из которого собирается убежать как можно скорее. Недели с тех пор, как они с Леонидасом заключили договор, тянулись медленно, и жить делалось все тяжелее с каждым днем. Столько лет она изображала вдову Бетанкур, и, наверное, не трудно было бы хоть недолго сыграть роль жены Бетанкура. Но почему-то последний месяц оказался более трудным, чем то, что она переживала до сих пор.

Город за стеклом автомобиля то пропадал в тени, то снова сверкал огнями.

«Когда нет выхода, нет выбора, то легче просто делать то, что ты должен делать», — уговаривала она себя.

Головная боль усугубилась. Если бы только лечь и заснуть… Хотя когда ей удавалось уснуть, утром она все равно никогда не просыпалась отдохнувшей. Тяжесть она ощущала постоянно, словно ее давил груз.

Может, у нее аллергия на Леонидаса? Симптомы совпадали: она задыхалась, краснела, в теле зуд.

Будь это действительно аллергия, она приняла бы антигистаминный препарат, и все закончилось бы. А лечения против Леонидаса нет — он распространяет вокруг себя такие флюиды, как… другие мужчины парфюм.

Она хочет только одного — закончить общение с ним навсегда.

Всю жизнь ее готовили к браку с таким, как Леонидас. Затем так называемая замужняя жизнь — жестокая и безжалостная. Сьюсан и не знала, что значит жить собственной жизнью.

Никто никогда не спросил ее, чего же хочет она сама. Наверное, хорошо, что не спрашивали, потому что она понятия не имела. Грустно и обидно.

— У тебя опять усталый вид, — произнес Леонидас.

Сьюсан не заметила, что он закончил телефонный разговор. Она отвернулась от залитого дождем окна, от сверкающих огней Парижа и придала лицу приветливое выражение… или хотя бы вежливое.

— Я не устала. — Сьюсан охватило беспокойство от его пристального и задумчивого взгляда. — Мне просто надоела эта бесконечная игра.

Он поднял брови, и в глубине темных глаз промелькнуло что-то непонятное, но когда он заговорил, то голос прозвучал ровно:

— Сожалею, что мое присутствие настолько тебя угнетает.

— Ты попросил меня помочь тебе, и я согласилась, — натянуто напомнила ему Сьюсан. — Я могла бы положить конец нашему договору в любое время, а помнишь ли ты имена всех помощников в малазийском отделении или нет, меня никоим образом не касается.

Леонидаса ее слова явно не задели. Да и когда его задевали чьи-либо слова? Он мог не помнить многих людей, кто разговаривал с ним в течение дня, но точно помнил, что за все отвечает он. И управляет всем. Ее раздражало, что она позволила ему управлять и ею тоже. А она могла ведь взять и уйти.

Почему она не ушла?

— Позволь тебя заверить, что эта пытка скоро закончится, — сказал он, и его тон ее насторожил.

Но обсуждать с ним это у нее не было сил — голова очень болела. Сьюсан ничего не сказала и потерла виски.

— Если у тебя будут продолжаться головные боли, то следует обратиться к врачу, — пробормотал Леонидас. Если это и сочувствие, то оно прозвучало как приказ.

— Я без врача знаю, что дело в стрессе. Все, что мне нужно, чтобы оправиться от стресса, — это уединенное место. Подальше от интриг «Бетанкур корпорейшн».

Леонидас, как ни странно, не съязвил, а молча взял ее руку в свою. Сьюсан хотела отдернуть руку, потому что даже от такого легкого прикосновения ее охватило волнение.

Словно они снова лежат, обнаженные, в объятиях друг друга. Словно он сжимает ее и вонзается ей внутрь.

И еще ее волновало и смущало то, что она не чувствовала к нему ненависти или отвращения. И равнодушия она тоже не чувствовала. Наоборот — он ее околдовал. Она ощутила это колдовство в постели, когда он был Графом. И теперь ощущала, когда он брал ее за локоть, идя с ней по холлу или через толпу репортеров; когда касался ее поясницы, пропуская ее вперед; когда помогал войти или выйти из машины. И не важно, что это просто старомодная, врожденная вежливость. Тем не менее каждый раз Сьюсан бросало в жар, ее словно озаряло ярким светом. Тепло разрасталось, разливалось по телу, грудь набухала, кровь тяжело текла по жилам. Томление росло, обвивало тело, стекало горячей спиралью в низ живота.

Сьюсан утешала себя тем, что Леонидас не знает о ее состоянии, о глубине ее слабости. Ведь она так старательно это скрывает. А скоро она окажется очень далеко от него, и можно будет расслабиться.