Книга Княгиня Ольга. Огненные птицы - Елизавета Дворецкая

А потом Берест нашел кое-что, чему обрадовался сильнее, чем блюду. К седлу была привязана секира на рукояти с резьбой. Да он теперь вооружен!

Грохот копыт за спиной приближался – у тех двоих тоже были хорошие кони, а владели они ими лучше. Доносились злые азартные крики на чужом языке. Но и лес был уже близко – еще зеленый, с проблесками желтизны в березовых ветвях, густой.

Спасет ли? Конь начал уставать – видно было, что он уже проделал немалый путь. Этак не уйти.

Перед поворотом тропы Берест решился: придержал коня, живо соскользнул наземь, сильным шлепком по крупу послал коня вперед, а сам метнулся на дрожащих ногах в заросли. Не выдай, батюшка-лесовик! Русы не сразу разглядят, что теперь преследуют коня без всадника. Прислушиваясь, не трещат ли ветки за спиной, Берест несся через знакомый лес, прыжками, будто олень, одолевая бурелом. Поскользнулся на влажной листве, покатился в овражек… распластался на земле и замер, вдруг осознав, что грудь разрывается, сердце сейчас лопнет, а поднять голову нет сил.

Он лежал на дне оврага, уткнувшись носом во влажный мох, щеку царапал жесткий брусничник. Сорочка прилипла к мокрой спине, а в руке была намертво зажата рукоять варяжской секиры.

* * *

Малин-городец изначально укреплен был самими богами – высотой мыса над Иршей, крутыми склонами, глубокими оврагами, где к тому же густо росли кусты. Человеческие руки лет полтораста назад выкопали ров, насыпали вал, отделявший площадку от берега, и попасть внутрь можно было только по тонкой земляной перемычке. Окажись там внутри вооруженные люди – могли бы очень неплохо обороняться, особенно имея запас стрел. И не раз жители Малина и округи спасались там от врагов, прятали женщин, скот и пожитки, пока мужчины отбивали напасть в поле.

Но сегодня десяток Доброша никого сюда не пропустил, весняков переловили и усадили наземь на пустыре у крайних дворов. Когда Лют проскакал через селение, уже все двери в избы стояли нараспашку, жители выгнаны, люди Турбена обшаривали укладки, выбирая припасы и пожитки поценнее. На утоптанной мокрой земле лежало пять-шесть тел – мужчины, пытавшиеся дать отпор, были зарублены или убиты сулицами с седел. Путь к святилищу был свободен.

Ворота вала запирались на простой засов, чтобы их не распахивало ветром. Лют оставил коня снаружи, у начала тропы, с тремя оружниками, и пошел через перемычку пешком. За ним следовал хирдман – свей Рандольв.

– Там есть золото? – оживленно спросил он по дороге.

– Едва ли, – Лют, тяжело дыша после скачки, мотнул головой. – Откуда у древлян золото… это же не греки.

– Жаль. У фризов в храмах мы всегда находили золотые чаши, красивые ларцы, шелковые одеяния.

– Нам здесь не это нужно.

Они вошли на площадку вершины и остановились, оглядываясь. Полукругом, лицом к входящим, стояли пять богов: Перун в середине, по бокам его Сварог и Волос, по краям – Мокошь и Зареница, судя по вырезанному близ руки кольцу. Все пять идолов украшены влажными от дождя венками из колосьев – после недавних Дожинок. Жертвенная площадка перед ними чисто выметена и пуста.

Лют огляделся. Вдоль вала стояли три обчины, по числу колен племени маличей. Все три были тоже заперты лишь на засовы: кто бы стал туда ломиться? Он устремился к той, что посередине – шире и длиннее других.

Распахнул дверь – в лицо ударило затхлостью и влажным холодом. С Дожинок здесь не разводили огня, помещение остыло.

– Посторожи! – приказал Лют Рандольву. – Я проверю внутри.

– А что, если там все-таки есть золото? – крикнул тот ему вслед.

– Я позову тебя, клянусь!

Лют легко мог дать такое обещание – никакого золота он найти не ожидал. Древляне хоть и жили на торговом пути с морованами, от которых везут красивые женские подвески и бусины, но необходимость платить дань руси не много средств им оставляла на узорочья, а торговля вся была в руках русских купцов. Лют знал об этом лучше всех – всей дальней торговлей в земле Деревской распоряжался его отец. Свенельдовы люди ездили летом и в Царьград, зимой – на запад к волынянам, а никто другой заниматься этим права не имел. Богам в жертву приносят от них же полученные дары: часть скота, жита, молока, меда, богиням – тканину и «волну», то есть чесаную шерсть. Долю богов на священных пирах сжигают, остаток поедают сами.

Но сейчас, в этом святилище, Лют надеялся найти недавние плоды Маломировой победы… «Мы их богам поднесем», – какие-то такие слова Мистина слышал от Маломира, когда перед погребением Ингвара и его гридей обсуждалась судьба найденных при них пожитков и оружия. Ничего особо ценного при них не было: простая походная одежда, серая и бурая опона, накидки из волчьих шкур. Дорого было лишь оружие гридей и украшения – перстни, обручья, гривны. Все, что удалось подобрать, древляне поделили между собой и разобрали по домам. Но часть они непременно должны были поднести богам. Лучшее, конечно, Маломир увез в Искоростень и там возложил к идолам на Святой горе, но не может такого быть, чтобы Гвездобор ничего не припас для своих собственных богов!

Дверь Лют оставил распахнутой, чтобы было побольше света. Бревенчатые стены – по велик-дням их увешивают вышитыми рушниками, – длинные, чисто выскобленные пустые столы. Старые дубовые скамьи, до блеска выглаженные седалищами многих поколений маличей. В дальнем конце старинный очаг, обложенный камнями, а над ним два высоких чура: один с бородой – дед, а другой без – баба. Очаг перед ними пуст, зола убрана.

Лют прошел вперед, оглядывая стены. Где-то здесь. Вот! У стены за очагом виднелась большая дощатая укладка. Она уже была заперта на настоящий врезной замок. Ключ, надо думать, хранил у себя боярин, он же главный жрец. Но не стоит труда искать: у Люта имелся при себе ключ ко всем замкам. Его секира. Отцовский подарок пятилетней давности, врученный перед первым его заморским походом.

Он откинул дощатую крышку. Отшвырнул в сторону полосатую вотолу, прикрывавшую содержимое. Турьи рога с резьбой, один даже с потемневшей серебряной оковкой – Лют выложил его на стол. Горшки… красивые греческие чаши с росписью… Вот!

Под горшками лежали два шлема: один северный, с полумаской, другой хазарский, с обломанными орлиными перьями на макушке. Первый был насквозь пробит ударом секиры, прямо над лбом. Лют осторожно провел пальцами по краям пролома. В груди повеяло холодом. Через этот пролом вошла чья-то смерть… выпорхнула чья-то душа… кого-то из Ингваровых гридей. Лют знал их не слишком хорошо – в лицо, по именам, но близко ни с кем не сходился. Дружил с ними Мистина – с юности он был их сотским, и их «старики» до сих пор сохраняли с ним тесную связь. Эти люди были знамениты и уважаемы среди всей руси. Иные из них провели с Ингваром всю жизнь, с отроческих лет. И пали с ним в один час. Такой жизнью и такой смертью можно гордиться. На миг Лют ощутил даже зависть. Но потом вспомнил: он теперь не просто свободный человек. Он из рода, где нанимают хирдманов, а не нанимаются. Если не обманет надежды брата и покойного отца. Если кровь вождей в нем победит.