Книга Рождение нации - Влад Поляков

Необычные для американцев методы, тут сомневаться не приходилось. И сразу же разведка её величества королевы Виктории стала копать, выясняя истинных авторов происходящих изменений.

Искать долго не пришлось, потому как тайны из этого особой не делалось. Генерал Борегар, полковник Станич и примкнувший к этой парочке губернатор Южной Каролины Френсис Пикенс. Армия, тайная полиция и представитель хлопковой аристократии с дипломатическим опытом. Уже тогда был ясен состав нового центра силы. А вот что с ним делать – этого виконт Лайонс пока не знал. Точнее, не получил чётких указаний из метрополии. Там пока выжидали, решив не торопить события. Могучая империя не любила вмешиваться, не оценив как возможные риски, так и получаемые от прямого или косвенного вмешательства выгоды.

Но относительный, пусть и настороженный нейтралитет сменился на явно выраженное недовольство сразу после того, как стали понятны устремления триумвирата относительно внешней политики Конфедерации. Ставка на Испанию относительно помощи последней в восстановлении влияния, а то и власти над бывшими колониями. Контакты, страшно подумать, с Россией. И не просто разговоры, а передача лицензий на производство новейшего стрелкового оружия и нового слова оружейной мысли – пулемётов. В дальнейшем стоило ожидать ещё более тесного сотрудничества.

Подобного Британия никому позволить не могла! Стало очевидно – Конфедерации надо преподать урок. Но как? Резко перестроиться, заявив о полной поддержке США? Та же Россия просто из-за оскорблённого самолюбия царя Александра парирует любые действия флота империи. Поэтому действовать следовало тоньше.

Вот он и действовал, подготавливая почву для того, чтобы одним рывком перетянуть США, эту бывшую колонию, на сторону Британии в качестве младшего партнёра, по сути покорного вассала. Одновременно же, при помощи своего коллеги, графа Бульвер-Литтона, старался держать руку на пульсе политической и военной жизни Конфедерации.

Получилось ли? По большей части. Линкольн всеми лапами и даже головой охотно сунулся в расставленные на него силки, ему уже не ускользнуть. Банкиры Сити выражали полную удовлетворённость от того, к каким рынкам и на каких чрезвычайно выгодных условиях оказались допущены. Железные дороги, порты и верфи – это то, что просто не может не приносить большого и постоянного дохода.

Зато с делами внутри Конфедерации не получилось. Покушение провалилось, а Борегар со Станичем усилили охрану до такой степени, что к ним было не подобраться. Да и как можно англичанам подобрать ключи к охране, которая большей частью состоит из ирландцев? Отныне все надежды возлагались лишь на ту часть элиты Юга, которая была довольно тесно связана с британскими интересами. Взять власть её представитель не сможет, тут Лайонс здраво оценивал ситуацию. Но добиться скорейшего заключения мира на приемлемых для США – то есть Британии, которая отныне стоит за их спиной – условиях уже можно было надеяться.

Для этого требовалось как можно скорее организовать переговоры воюющих сторон, но с непременным – и лидирующим – участием Британии. Особенно важным фактором была скорость, ведь посол Британии в Конфедерации доложил о том, что Борегар и Станич наносили визиты в посольства Испании и России, причём стремясь сделать это без привлечения постороннего внимания. Опытному дипломату подобное поведение говорило о многом. Если нельзя предотвратить заключение мира на своих условиях, то надо постараться принять самое живое участие в переговорном процессе, настраивая других против победителя. Это удавалось Британии после наполеоновских войн и во время Парижского конгресса, где удалось вырвать из русских нейтралитет Чёрного моря, несмотря на то что война, по сути, окончилась ничем. Именно ничем, что бы там ни писала в мажорных тонах имперская пресса, выдавая желаемое за действительное, создавая у большей части народа иллюзию абсолютной победы. На деле только и удалось, что взять Севастополь, да и то не целиком! Зато показательная и многократная порка русскими турецкой армии, разгром посланных на Камчатку и Русский Север частей… Нет, война, чего уж самих себя обманывать, не была выиграна. Зато битва дипломатов увенчалась успехом, удалось надавить на юного Александра II, в том числе через влияние проанглийской и профранцузской партий при дворе русского оператора. Так почему бы вновь не повторить то, что не раз удавалось?

Придя к устраивающему его решению, виконт Ричард Лайонс заметно успокоился. А успокоившись, сел за письменный стол, придвинул к себе лист бумаги, перо с чернильницей и стал набрасывать черновик донесения, которое в самом скором времени будет отправлено в Лондон.

Российская империя, Санкт-Петербург,

конец июля 1862 года

Император Александр Николаевич Романов был одновременно и не в духе, и доволен. Подобное случалось с ним редко, но не было чем-то уникальным. Столь неоднозначное состояние накатывало на императора тогда, когда однозначно приятные известия, способные пойти на пользу как империи, так и лично ему, соседствовали с различными мелкими, но досаждающими неприятностями. На сей раз неприятность имела конкретное имя и обладала крайне высоким положением в официальной и неофициальной иерархии.

Вице-канцлер Горчаков, являющийся министром иностранных дел и доверенным лицом Александра Николаевича, с самого утра портил ему настроение. Хотя бы уж тем, что князь, известный своими взглядами, близкими к либеральным, ворчал относительно новостей, которые не так давно были ему переданы послом в Конфедеративных штатах Америки, генералом Эрнестом Густавовичем Штакельбергом. И это несмотря на всю их пользу для России в настоящем и интересных перспективах на будущее.

– Не пойму, чего вы брюзжите, князь, – в раздражении Александр II бросил в пепельницу окурок, но не попал. Коротко выругавшись, император вновь посмотрел на своего министра, стоявшего перед ним, невзирая на предложение сесть, и ласково, как он это умел, произнёс: – Александр Михайлович, дорогой вы мой, что такого опасного вы могли разглядеть в предложении, поступившем из Конфедерации?

– Дело не в самом предложении, ваше величество, – улыбка престарелого сатира, появившаяся на лице вице-канцлера, говорила знающим его о том, что один из опытнейших дипломатов Европы желал поделиться тайной подоплёкой, которая таилась под внешним слоем. – России предлагают взять на себя роль посредника и гаранта на конгрессе вроде Парижского. Но не одной России, а вместе с Испанией, с которой у нас давний и прочный нейтралитет. Тем самым нас ставят выше Англии и Франции, с которыми после Крымской войны отношения сложные.

– И это хорошо.

– Всё гораздо сложнее, ваше величество… Ох.

– Садитесь же, князь! – повысил голос император, видя, что его министр иностранных дел в этот день чувствует себя далеко не лучшим образом. – Я так хочу.

Изящный, но неглубокий – в силу возраста – поклон лицеиста, одноклассника Пушкина и иных весьма известных персон, стал выражением покорности монаршей воле. Царедворец с огромным стажем, он хорошо знал, как и когда себя вести. Порой стоило, невзирая на подкашивающиеся ноги, скакать козликом. Иногда же наоборот, выпятить наружу реальные и мнимые болезни, вызывая к себе сочувствие и толику опаски. Императорской опаски лишиться советника – одного из немногих, кому он привык доверять, а порой и соглашаться даже с тем, против чего изначально возражал.