Книга Царь - Валерий Есенков

Иоанн, как всегда, прежде всего устрашает. Двумя смертными казнями он недвусмысленно напоминает подручным князьям и боярам, целовавших крест столько раз, что с клятвопреступниками не намерен шутить. Но он не может не понимать, что своевольных витязей удельных времён не остановить ни казнями, ни милостями, ни увещаниями, ни крестоцеловальными грамотами, что за одним благополучно для него разрешившимся заговором непременно последует и второй и третий, и так без конца, пока они не вернут себе свои привилегии, которых он им не отдаст, или не сложат головы все до единого.

Глава третья
Умысел Фёдорова

Собственно, если строго придерживаться легенды о его кровожадности, он и должен бы был истребить их всех до единого, ведь после того как он учредил пехоту из московских стрельцов, нанял служить татар и казаков, укрепил артиллерию, наконец создал новое, настоящее, опричное войско, он почти не нуждается в них, пожалуй, своей неуклюжестью и пестротой их ополчение даже мешает ему, однако не происходит никакого побоища. Он всегда и во всём остаётся государственным человеком. Он не забывает о том, что для победы в войне, которая ведётся, не его волей, на всех рубежах, он должен иметь много воинов, пусть и не самых лучших и самых надёжных. Он вовсе не кровожаден и потому готовится не к поголовному истреблению десятков или даже сотен своих воевод, а к независимости и к обороне от них. Вне стен Кремля, на Воздвиженке, против Ризположенских ворот, для него с той быстротой, с какой строили тогда на Руси, возводят укреплённый дворец, настоящую крепость, на сажень от земли сложенную из тёсаного камня и ещё на две сажени вверх из кирпича. Ворота, выходящие в сторону Кремля, оковывают железом и украшают распахнутой пастью льва, глядящей в сторону земщины. На шпили нового замка сажают чёрных двуглавых орлов. На стенах ставят стражу из опричных стрельцов. К двору примыкает несколько улиц, занятых опричным отборным полком, верные из верных, на которых безоговорочно может он положиться. Всё предупреждает подручных князей и бояр: сила на его стороне, стало быть, лучше уладиться миром. Понятно, такую мощную крепость не взять приступом ни крымским татарам, ни литовской коннице, ни ополчению земщины, да и не умеют витязи удельных времён брать крепостей, конница не пригодна для приступа, а пехоты из чванства иметь не хотят, как не хотят иметь пехоты ни поляки, ни литовцы, ни степняки.

Подручные князья и бояре хорошо понимают предупреждение. Взирая на внезапно взмывшее перед ними крепостное сооружение, они в бессильной злобе желают, как утверждает молва, чтобы крепость как можно скорее сгорела во время пожара, в отчёт на что Иоанн со своей стороны будто бы обещает устроить такой пожар в земщине, который нескоро смогут они потушить. Другими словами, между ним и земскими воеводами само собой возникает вооружённое перемирие: они ничего, и он ничего. Тем временем Иоанн преследует свою главную цель. Он неторопливо, обдуманно руководит подготовкой к войне, но не к войне со своими непокорными подданными, которых на первое время смирил устрашением, то есть высокими стенами, двуглавыми орлами да пастью льва, а к настоящей войне, с литовскими воеводами за ливонские города, в полном согласии с тем, что приговорил земский собор. Он никогда не отступает от данного слова и на этот раз неукоснительно держит его. С лживым Ходкевичем было условлено, что он пошлёт своего человека к польскому королю и литовскому великому князю для продолжения переговоров, он и посылает Умного-Колычева, несмотря на то, что именно Колычевы затеяли челобитье и уже им перебиты, однако повелевает ни под каким видом не соглашаться на перемирие без всей Ливонии, а если тот вдруг Ливонию даст, так не соглашаться без царского титула и без выдачи изменника Курбского, то есть в любом случае выбирает войну, поскольку с организацией нового, настоящего войска перевес сил на его стороне. Для посла он лично диктует наказ:

«Если литовские паны станут говорить, чтоб царь дал им на государство царевича Ивана, то отвечать: с нами о том наказу никакого нет, и нам о таком великом деле без наказа как говорить? Если это дело надобно государю вашему или вам, панам, то отправляйте к государю нашему послов: волен Бог да государь наш, как захочет делать, Если кто станет спрашивать: для чего государь ваш велел поставить себе двор за городом, отвечать: для своего государского прохладу; а если кто станет говорить, что государь ставит двор для раздела или для того, что положил опалу на бояр, то отвечать: государю нашему для этого дворов ставить нечего: волен государь в своих делах — добрых жалует, а лихих казнит; а делиться государю с кем? Кто станет говорить, что государь немилостив, казнит людей, и станут говорить про князя Василия Рыбина и про Ивана Карамышева, то отвечать: государь милостив, а лихих везде казнят; и про этих государь сыскал, что они мыслили над ним и над его землёю лихо. Если паны Рада спросят: вы говорили нашему государю на посольстве, чтоб он отдал вашему государю князя Андрея Курбского и других детей боярских, которые к нашему государю приезжали, но прежде ни при которых государях не бывало, чтоб таких людей назад отдавать, отвечать: государь наш приказал об этих изменниках для того, что они между государями ссоры делают и на большее кровопролитие христианское поднимают. А если спросят: какие от князя Андрея государю вашему измены, отвечать: над государем, царицею Анастасиею и их детьми умышлял всякое лихое дело; начал называться отличием ярославским, хотел на Ярославле государить…»

Двое казнены, и это происшествие настолько редкое, настолько из ряду вон выходящее, что им могут заинтересоваться в Литве, а заинтересовались бы в Литве, если бы шли повальные казни и двадцати пока что живых Колычевых и ещё трёхсот неизвестно каких родовитых князей и бояр? Ни в коем случае! Оттого он не чувствует себя ни с какой стороны виноватым, поскольку лихих и в Европах казнят, и ставит условия жёсткие, как тот, кто полное право имеет на такие условия. Собственно, если Умной-Колычев слово в слово исполнит эти условия, перемирие ни под каким видом не заключить. За такими переговорами должен последовать новый поход, к которому и готовится Иоанн, однако поход неожиданно приходится отложить: по осени мор свирепствует в Великом Новгороде, в Старой Руссе и в Пскове и подходит к Можайску своей смердящей волной. Возле Можайска приходится отгораживаться от мора крепкой заставой, чтобы ни один человек не вышел с той стороны, и всё-таки мор задевает своим чёрным крылом и Москву.

Пока достраивается и приводится в порядок его крепость-дворец на Воздвиженке, пока с запада надвигается мор, он укрывается в любимой Александровой слободе. Здесь в начале февраля 1567 года он принимает шведских послов, присланных Эриком, который всё больше запутывается в затяжной войне с Польшей и Данией и со своими, тоже удельными, тоже вооружёнными, тоже строптивыми, тоже необузданными баронами, которых усиливается смирить топором палача, и уже подходит к середине третьей сотни казнённых, всё ещё не додумавшись, каким способом разоружить удельные, независимые полки. Он предлагает прочный, более тесный союз против Польши, а взамен просит помирить его с Данией и ганзейскими городами, чтобы облегчить себе непосильное бремя войны, и вновь, лишь бы заманить Иоанна в свои из одних призрачных мечтаний сплетённые сети, предлагает ему Катерину, сестру польского короля и литовского великого князя, жену своего младшего брата, приговорённого к смерти за вооружённое выступление против законного государя и четыре года ожидающего казни в тюрьме, причём Эрик сам уже не совсем понимает, жив его брат или мёртв, и просит уверить московского государя, что Катерина стала вдовой. Предложение Эрика приходит как нельзя более кстати. Переведённая под любым предлогом в Москву, Катерина может стать прекрасным товаром для торга: сестра в обмен на мир и Ливонию. При тогдашней чрезвычайно высокой ценности родственных отношений, за которыми стоят короны и страны, такой обмен хоть кому покажется выгодным, ведь Катерина имеет наследственные права на Литву и предпочтение в случае выборов нового польского короля. И всё-таки для склонного к разного рода политическим комбинациям Иоанна возможность подобной выгодной сделки служит лишь началом грандиозного лана. Он мыслит крупно, масштабно, он склонен обдумывать далеко идущие замыслы, отчего в столкновении интеллектов его князья и бояре постоянно проигрывают ему, не в состоянии хоть что-нибудь противопоставить его изобретательным ухищрениям, то с одной, то с другой стороны внезапно урезающим их привилегии.