Книга Спящая красавица - Дмитрий Бортников

А потом они исчезали. Дядя Саша-плотник. Дядя Леша по прозвищу Пряник. Тетя Шура. У нее в доме всегда пахло конфетами. Да. Так приятно пахло. И заходить всегда хотелось...

Они помогали друг другу. Копали могилы. Дядя Саша копал для Пряника. Потом сын тети Шуры копал для дяди Саши.

Их уносили, и начинался праздник. На нас никто не обращал внимания. Те, кто хотел плакать, — плакали. Кто хотел пить — пили. Здесь, на поминках, всем было место. Тетя Шура говорила: «Все там будем... Все уйдем в землю... »

Мне казалось — мы тоже на какое-то время умерли. Немножко так. Чуть. Особенно когда все усаживались. Молча. Зеркала были уже занавешены. Всем находилось место. Все умещались. Ни у кого никто по пути кусок не тырил. Ни у кого изо рта не сыпалось. Все были вместе. Будто все мы ехали куда-то. Как в вагоне. Да. Как в поезде. В тесноте. В торжественности.

Еды было вдоволь. Мы ели от пуза. Пироги с мясом, с рисом, с капустой, щи, блины, кулебяки... Никто не требовал: «Сиди! Сначала доешь! Доешь, потом пойдешь!.. Не кроши!»

Мы начинали знакомиться! Залезать на колени! Щекотить друг друга! Нас приходилось ловить!

«Заткнитесь! Да уберите вы их!»

Черта с два! От их торжественности оставалась только тяжесть в брюхе! Нам надо было развлекаться! Жрать и бегать! Это — как минимум!

«Еще раз уронишь кусок!.. Больше не получишь!»

Нет. Мы брали бережно куски с блюда и лезли на печку. Без тарелок, по два куска в каждой руке. Забираться на печку приходилось осторожно. Медленно. Без рук. По крутой лестнице. Там мы их ели. В своем уголке. Я помню тот запах. Здесь пахло нами. Нашими головами. И еще — известкой. Совсем немного.

Печь... Печи... Странное место. Мы оставались часто ночевать в доме мертвого. Здесь же. И здесь же, за закрытыми дверями, он лежал в гробу. Начиналось все ночью. Когда старуха с псалтырью начинала клевать носом.

«А ну-ка! Дерни его за нос! Слабо?! Спустись и дерни! Если сделаешь, потом — все! Никогда не будешь бояться жмуриков! Ну?! Слабо?! Давай! Подойди! Не ссы!.. »

Я спускался. Медленно-медленно, прислушиваясь к тому, что происходило в той комнате, за закрытыми дверями. Ничего. Ни звука. Только стук моего сердца.

Подойдя на цыпочках, я еще раз прислушивался. Потом двери со скрипом, с невыразимым грохотом открывались. Сначала всегда одна половинка, потом другая. Все двери у нас были похожи. Я и сейчас их вижу.

Мертвец был залит ровным медовым светом свечи. Старуха всхрапывала, как старая лошадь.

Путешествие начиналось. Я подходил медленно и на секунду останавливался. Уже над гробом. Над твердым острым лицом.

Нос! Нос! Протянув руку... ближе... ближе... Казалось, он сейчас как подскочит! Как вцепится зубами в мои пальцы! Только и ждет! Клац — и все! Я замирал, как богомол.

Потом я начинал! Отвести судьбе глаза! Это не так уж просто! Совсем не просто! Я делал вид. Не нужен мне никакой нос! Какой еще такой нос?! Да он мне нужен как рыбе зонтик! Вообще!

Я дотрагивался одним пальцем. До лица. До лба. Дальше — больше! Двумя, потом тремя пальцами я гладил скулы. Твердые, как из дерева. Потом лицо. Тоже твердое. Не холодное и не теплое. Пустое. Да. Там была пустота. Внутри. В самом нутри! Твердая пустота. Ничто. Ухо. Я не мог его обойти. Жесткое, будто картонное. У нас такие папки в школе были.

Я отводил судьбе глаза.

И потом начинался нос. Зажмурившиеся прикасался к нему, к самому кончику! И, легонько дернув, уже был на полпути к печке! В убежище! К своим! Мне казалось, я так дернул этот нос, что оторвал! Он мог остаться в руке! Да! Я бы и не заметил! Что теперь будет?! Что? Утром! Когда все встанут и увидят, что носа — нет?! Что кто-то приделал носу ноги! Ужас! Кошмар! Идти обратно?! Ну уж нет... Нет... Пусть ищет! пусть! Обратно — ни ногой! Я забивался на печь максимально дальше от лестницы. Моя воля — я бы втиснулся между известкой и кирпичами! Ребята за мной сразу смыкали ряды, как вода. Шито-крыто! Ни смеха, ни шороха! Только тяжелое дыхание! Только этот запах. Страх. Да. Запах страха. Но это ничего... Ничего. Мы засыпали потом. Сытые. Все вместе. Как поросятки. Гроньк-гроньк... Мы причмокивали. Прижимались друг к другу. Поводили носами. Гроньк-гроньк... Чмокая, мы искали соски. Успокоенья. Под утро печь остывала. Это вам не шутки! Мы ворочались, похрюкивая, чуть не плача! Сбившись в кучку. Будто в поисках мамки. Одной большой мамки! Гроньк-гроньк! Гроньк-гроньк! Тыкаясь друг в друга, мы искали соски. Успокоенья! Чуть-чуть! Только пососать! Тепленького! Подремать еще! Погреться! Гроньк-гроньк!.. Прижимались друг к дружке и просыпались все сразу! Мордой в направлении лестницы! К еде! А там, внизу, все еще спали. Сопели. Мы различали — кто.

Не сказав ни слова, мы снова прижимались, плотнее, и закрывали глаза. Плотнее, еще, еще! А потом уже наступал день. И все.

Идиоты! Какие мы все были чокнутые! Прятаться от мертвецов на печь?! Ха-ха! Все равно что бежать от чертей в ад! Мать мне так и сказала. Печь для них — как валериановый корень для котов. Лезут и приговаривают: «Пустите! Пустите... Холыыыдно!.. »

Она не шутила. Нисколько. Она знала, о чем речь. Мать... Ее рыбалка зимой. Ее костюм. Ватные штаны. Фуфайка. Я боялся! Она была как гора. Как куча! С пешней в руке! Как дикий рыцарь. Как викинг! И ее нежность. Да. Она приносила мне хлеб. Ольге — нет. Ольга уже большая. Она уже ни во что не верит.

Мерзлый хлеб. С реки. «Вот тебе... Держи. Лисичка прислала. Просто хлеб. В тряпке. Мерзлые крошки. Ешь-ешь... Это лисичка. Для тебя старалась. Меня искала. Пришла, нашла. И тебе послала... »

Этот мерзлый хлеб... Тайна. Лисичка. Я уносил его на печь. Прижимал к щеке! Лизал его! Нюхал! Лисичка!

Я хотел к ней! Туда! В лес! На речку! В темноту за окном... Эта темнота говорила со мной. Обращалась ко мне. Лисичка! Тайна! Хлеб! Она присылала его мне. Мне! Она меня любила! Меня! Но ей сюда нельзя... Ни в коем случае. Влюбленные не могут соединиться! Только этот хлеб! Только хлеб! Она любила меня! Там! За лесом! На реке... Она звала меня! Туда, в сумерки, в темноту...

Лисичка!.. Оборотни. Волшебство. Девушки, превращенные в лис. Колдовство. Могущество. Хождение по кругу. Шепот. Шепот...

Я смотрел туда со двора. В свой лес. В свой заколдованный лес. Так близко... Прищуришься и все! Зажать глаза сильно-сильно!..

Я думал о ней. Там, в заколдованном лесу. На волшебной речке. Я шептал — мы... Я и она... Но сюда нельзя! Нельзя. Мы можем только так. Я здесь, а она — там.

На дворе ночь. Зима. Покой неба и звезды. Драгоценности. Тайны. Глубокие сны и морозы...

***

Все семейные легенды стоят на сваях лжи. Да не стоило даже рубить эти сваи! И так все было понятно! Не надо было даже вглядываться в лицо дяди! Никакого сходства! У червяка с облаком и то больше общего! Ни одной черты! Ни одного движения бровей! Полная чуждость. А его смех?! Уж точно это был не он. Мой отец должен был смеяться иначе. Я это знал, и меня не проведешь. Конечно, когда ты сосешь и спишь, какаешь и писаешь, — ты так занят, что до какого тут отца!