Книга Некрономикон. Аль-Азиф, или Шёпот ночных демонов - Абдул аль Хазред

– Этот меч многие годы хранился в сокровищнице халифов, куда еще до явления пророка он был перенесен из храма Кааба. В храм же он, по словам предков, попал с одного из языческих алтарей арабских племен. Никто не знает, где, когда и кем он был изготовлен. Летопись гласит лишь, что у объединенных племен был священный меч Мира, помещенный на алтарь, и это позволяет предположить, что перед нами именно тот меч. Наша высокая цель – восстановить мир и величие Халифата. Так пусть этот меч в твоих руках исполнит свое предназначение и послужит достижению этих благих стремлений. Отныне и навеки он – твой, и да не коснется его чужая рука.

С этими словами он извлек из чехла удивительный клинок изящной и изощренной, но в то же время строгой формы и, взяв его за рукоять и ближе к острию, протянул мне. Я, встав на колени и дрожа от восторга, принял меч из рук халифа и, прижав его к груди, коснулся лбом пола. Затем произнес клятву верно и доблестно служить халифу во имя Аллаха и на благо Халифата и поцеловал клинок. Халиф подошел ко мне вплотную и, положив руку мне на плечо, объявил, что именем Аллаха благословляет меня на славные дела и подвиги, и вдруг, наклонившись ниже, прошептал:

– Это – твоя судьба, ибо до тебя никто не решался прикоснуться к нему.

И опять я был поражен до глубины души. Халиф уже вернулся на свое место, а я все продолжал стоять на коленях, держа в руках обнаженный клинок и пытаясь осмыслить последние его слова. Голова у меня шла кругом от густого тумана таинственности, которым все, с кем я говорил в последний месяц, словно сговорившись, усердно окутывали меня… Кто-то потрепал меня по плечу. Очнувшись, я поднялся и, вложив меч в ножны, занял свое место.

Церемония вручения наград и воздания почестей была окончена. Все, в том числе и халиф, вернулись к угощениям и беседам, я же вновь был предоставлен самому себе. Мне, вполне понятно, было не до угощений: я был возбужден сверх всякой меры, как и в тот день, когда в мои руки попала заветная пластина. Мне не терпелось как следует разглядеть очередной доставшийся мне таинственный предмет. Поэтому я, захватив меч и мешочек с камнями, уединился в укромном уголке зала и, набравшись терпения, к которому неоднократно призывал меня Дервиш, принялся внимательно рассматривать свое сокровище. Меч почти полностью скрывался в ножнах, наружу торчала только часть рукояти. Ножны были сделаны из очень плотной темно-коричневой кожи и в трех местах перехвачены слегка выпуклыми серебряными обручами, два из которых имели кольца для подвешивания. Зев был также аккуратно обрамлен обручем с кольцом, а на конец надет изящный колпачок. Все серебряные части были покрыты замысловатыми резными и чеканными узорами. Я долго не решался, испытывая странное, ни с чем не сравнимое чувство, вынуть меч из ножен. Описать его можно было лишь как сомнение: настало ли для этого время? Это чувство напомнило мне последние слова халифа, и мне вдруг показалось, что я понимаю тех, кто хотел бы владеть им, но так и не решился. Но я все же поборол сомнения и высвободил рукоять. Она состояла из двух половинок по обе стороны от хвостовика, схваченных четырьмя железными обручами, также украшенными необычайно тонкой чеканкой. Половинки же были сделаны явно из слоновой кости, однако какого-то странного, более бледного оттенка. Каждая из половинок заканчивалась округлой пластиной, направленной под углом и вывернутой наружу, так что две пластины образовывали удобное ложе для руки. Они плотно охватывали ее, видимо, для того чтобы меч не вырвался из руки при взмахе. Все это, вместе с характерным цветом, и придавало рукояти сходство с костью. Защитной поперечины перед клинком не было совсем, имелось лишь небольшое утолщение, так что рукоять, по сути, плавно переходила в клинок, который в этом месте имел одинаковую с ней ширину.

Превозмогая томящее меня нетерпение, я наконец медленно вынул меч из ножен. Ничего подобного мне до сих пор видеть не приходилось. Клинок был, по сути, прямым, но прямым он не был. Он, словно волна, очень плавно изгибался сначала – вниз, затем – вверх, так что острие его в итоге смотрело прямо вперед. Длина клинка была равна длине моей руки до кончиков пальцев. Часть его, изгибающаяся вниз, начинаясь от рукояти, была значительно более длинной и имела небольшую ширину. Когда же изгиб поворачивал вверх, ширина немного увеличивалась, затем опять очень плавно уменьшалась, сходя на нет к острию. Я вдруг с содроганием представил, насколько легко он войдет в тело врага при колющем ударе, отметив, что сильно изогнутые наши шамширы совсем не годятся для таких ударов. Толщина клинка в обухе составляла всего лишь полпальца, резко сужаясь к лезвию. Острота же его была просто поразительной – казалось, он мог разрезать одним лишь прикосновением. Плоское пространство занимала странная роспись, состоящая из последовательно расположенных загадочных изображений, для письменных символов – слишком сложных, для картинок – слишком непонятных. Рукоять также была расписана совсем уж непонятными рисунками, среди которых, впрочем, имелись совершенно четкие человеческие фигурки, воздевшие руки к небу. Я благоговейно взирал на удивительный клинок и все больше убеждался в том, что имя «загадка» действительно подходит ему больше, чем любое другое.

Так незаметно подошел конец дня. Гости стали расходиться по отведенным им покоям, чтобы предаться отдыху до завтрашнего продолжения пира. Я же отправился к своему домику, где меня ожидало море телесных услад. Но мысль о них вдруг показалась мне столь кощунственной, что я остановился. Странное стремление вдруг обуяло меня: мне захотелось походов и сражений, ослепительной бранной славы и блестящих подвигов, свершение которых граничило бы со смертью. Ведь я – воин! Я покинул родной дом, чтобы служить повелителю на поле битвы, и сегодня я на чудесном клинке поклялся ему в этом. Я вспомнил ту ночь, когда бился бок о бок с халифом. О, если бы тогда со мной был этот меч!.. И совершенно бессознательно я выхватил его из ножен…

Я уже привык к странным чувствам, возникавшим у меня в последнее время, но то, что я почувствовал сейчас, даже испугало меня. Мне почудилось, что рука моя странным образом удлинилась, превратившись в смертоносное жало скорпиона. Удивительно удобно лежащая в ладони рукоять словно срослась с пальцами и стала такой же гибкой, как и они. Пальцы, казалось, проникли внутрь клинка, ибо я чувствовал его до самого кончика. Меч стал как бы частью моего тела. Не помня себя, я стал совершать различные движения, выпады и наносить удары в воздух, сражаясь с воображаемыми врагами. Легкость, стремительность и точность, с которыми я это делал, а также изощренность ударов, с одной стороны, поражали меня, с другой – доставляли невероятное наслаждение, гораздо большее, чем объятия наложницы в опиумном дыму. Мои глаза, рука и меч сейчас были одним целым. Они работали удивительно слаженно, четко выполняя каждый свою работу. При этом мои движения и фигуры были столь замысловаты, что до них едва ли додумались бы самые опытные воины, обучавшие меня, и уж тем более я сам. Не иначе как сам меч в моей руке подсказывал их телу помимо моей воли.

Трудно сказать, сколько времени продолжался этот кровавый танец. Однако в конце концов мое исступление возросло настолько, что не на шутку испугало меня. Собрав всю свою волю, я приказал себе остановиться. Чтобы окончательно охладить свой пыл, я размахнулся и с силой метнул меч, целясь в столбик беседки. К моему неописуемому удивлению, меч, пролетев, словно копье – не кувыркаясь, – с глухим ударом угодил прямо в него. При этом он так сильно заколебался рукоятью из стороны в сторону, что я испугался было, как бы он не сломался. Но он вскоре замер, торча из столбика с самым гордым видом, на какой только был способен. И ему было чем гордиться: столбик толщиной в человеческую руку он пробил насквозь, выйдя с другой стороны на длину ладони, так что мне с трудом удалось вытащить его обратно.