Книга Повседневная жизнь Русской армии во времена суворовских войн - Сергей Охлябинин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вот здесь-то и кроется основная причина ареста Бестужева-Рюмина. Оказывается, на его место после опалы был назначен именно Воронцов. Так что, надо полагать, австрийскому и французскому послам было не столь уж трудно уговорить Михаила Илларионовича сместить бывшего канцлера.
Забегая вперед, расскажем вкратце о дальнейшей судьбе Воронцова. Унаследовав от Бестужева-Рюмина так называемую систему Петра — союз с Австрией (против Турции), он при Елизавете Петровне деятельно продолжает войну с Пруссией. Но при Петре Федоровиче едва не вступает в союз с пруссаками. Примечательно, что Михаил Илларионович искренне привязался к Петру III. И даже после состоявшегося переворота (29 июня 1762 года) пытался отстоять его права как императора.
Он отказался присягнуть Екатерине II и сделал это только после того, как услышал о смерти Петра Федоровича. Екатерина же, видевшая в нем опытного и трудолюбивого дипломата, а быть может, и уважая в нем стойкую и не конъюнктурную привязанность к былому императору, оставила его по-прежнему канцлером.
Надо сказать, что принципиальность Воронцова не позволила ему сблизиться с Н. И. Паниным и с другими приближенными императрицы. Непростые отношения складываются у него и с Григорием Орловым. Но особенно холодность императрицы заставляет его, многоопытного дипломата, уйти в отставку (1763 год). И хотя ряд историков находят в нем немало отрицательных черт, все-таки большинство его современников свидетельствуют о нем как о человеке честном, мягком и гуманном. Прекрасно характеризует Михаила Илларионовича и его горячая дружба с Ломоносовым. Он был ревностным покровителем Михаила Васильевича. Интересовался успехами отечественной науки и русской словесности (свидетельство тому множество писем, особенно последнего десятилетия). Род Воронцовых и в последующие века представил России немало славных имен военных и дипломатов.
Бестужев, арестованный в феврале 1758 года, всего через месяц после заточения под стражу Апраксина, предстал перед следственной комиссией из трех членов — князя Трубецкого, графа Бутурлина и графа А. Шувалова при секретаре Волкове. Примечательно, что граф Бутурлин чистосердечно высказался по поводу ареста: «Бестужев арестован, а мы теперь ищем причины, за что его арестовали».
Следователи старались всячески запутать и окончательно погубить Бестужева. Требовали от него признаний, но безуспешно. Государыне они жаловались на отсутствие искренности в показаниях канцлера. А перечисляя все «преступления», или, как тогда говорили, «ви́ны», делали упор на следующем: «Государственный преступник он (то есть Бестужев. — С.О.) потому, что знал или видел, что Апраксин не имеет охоты из Риги выступить и против неприятеля идти, и что казна и государство напрасно истощеваются, монаршая слава страдает, не доносил о том Ее Императорскому Величеству».
Все эти грозные слова — сплошная риторика. И в России, и в армии хорошо знали о несправедливом обвинении Бестужева, поскольку все эти страшные «ви́ны» должны были вместе с канцлером разделить и другие члены Конференции.
Ну а на следующих страницах осуждения как раз и всплывает то, что так ревностно хотели скрыть «бесстрастные» судьи: «Оскорбитель он Величества, что вместо должного о том донесения, что может то лучше исправить собственно собою и вплетением в непозволенную переписку такой персоны, которой в делах такого участия иметь не надлежало, и через это нечувствительно в самодержавное государство вводил соправителей и сам соправителем делался».
К весне 1758 года дело Бестужева было доведено до конца. За все его «вины» комиссия приговаривает бывшего канцлера к смертной казни. Однако императрица Елизавета Петровна проявила «великодушие» и повелела сослать Алексея Петровича в имение Горетово, в Можайский уезд. Все недвижимое имущество осталось за ним.
И с той поры, вплоть до восшествия на престол Екатерины II, опальный канцлер продолжал жить в Горетове. Ссылку свою, по свидетельству современников, он снес с твердостью. В своем невольном уединении граф Алексей Петрович написал книгу «Избранные из Св. Писания изречения в утешение всякого неповинно претерпевающего христианина». Кроме того, он был занят своим любимым медальерным искусством. В память своего хождения по мукам он чеканит медаль со своим портретом. А на обороте (реверсе) мы видим две скалы среди бушующих волн. С одной стороны они озарены солнцем, с другой — угнетаемы грозой.
Восшествие на престол Петра III принесло свободу многим ссыльным предыдущего царствования. А как же Бестужев? Вот как новый император отозвался об Алексее Петровиче: «Я подозреваю этого человека в тайных переговорах с моей женой, как это было уже раз обнаружено; в этом подозрении подкрепляет меня то, что покойная тетушка на смертном одре говорила мне весьма серьезно об опасности, какую представляло бы возвращение его из ссылки».
Однако срок ссылки завершился самым неожиданным образом. Июньский переворот 1762 года возвращает бывшему канцлеру высокое положение. Уже 1 июля запыленный от бешеной скачки курьер торжественно передает опальному указ. Ему следует немедленно возвратиться в Петербург. Еще две недели — и он уже при дворе.
Императрица принимает старика очень тепло. Советуется с ним по разным важным вопросам. Но Алексей Петрович просит лишь об одном. Об оправдании. И вот наконец 31 августа 1762 года обнародован Манифест, текст которого выставлен во всех публичных местах и зачитан в храмах. Оказывается, Екатерина из любви и почтения к Елизавете и по долгу справедливости считает нужным исправить невольную ошибку покойной императрицы и оправдать Бестужева в возведенных на него преступлениях. Ему возвращены, со старшинством, прежние чины и ордена и назначен пенсион по 20 000 рублей в год. Что характерно, Манифест этот составлен лично Екатериной и собственноручно ею же и подписан.
Затем молодая самодержица назначает Бестужева «первым императорским советником и первым членом нового, учреждаемого при дворе императорского совета».
Не все поступки Алексея Петровича оказались приятны императрице, но тем не менее ее милости к бывшему опальному канцлеру продолжаются. Незадолго до ухода из жизни Бестужев сооружает в Москве, у Арбатских ворот храм во имя св. Бориса и Глеба. Покровительствует и Петербургской лютеранской церкви Петра и Павла (памятуя о своей супруге-лютеранке). Примечательно, что кончину свою он увековечил медалью. По тем временам он прожил достаточно долгую жизнь — с 1693-го по 1766 год.
А как же сложилась судьба Апраксина?
Следователи и судьи так и не решились ни отказаться от обвинения, ни признать фельдмаршала невиновным. Ведь в таком случае нельзя было бы оправдать отнятие у него начальства над армией. Ну а как поступить с Апраксиным по другому, важнейшему обвинению? В ведении недозволенной переписки с великой княгиней? Но оказалось, что эта переписка совсем не имеет преступного характера и, напротив, как великая княгиня, так и канцлер Бестужев убеждали фельдмаршала идти скорее в поход.
