Книга Варварские нашествия на Западную Европу. Волна вторая - Люсьен Мюссе

Второй эпизод, совсем иного плана, представляет зарождение, пышный расцвет и преждевременную гибель Великой Моравии. В данном случае несколько более различим социальный фон: существование класса знати, жившей в мощных замках достаточно сложной конструкции, построенных на холмах Моравии и западной Словакии. С начала IX в. этот класс оказывал радушный прием христианским миссионерам, прибывавшим в Баварию; из недавних раскопок стало известно о более чем двенадцати каменных церквях, относящихся к этой эпохе. Около 833 г. архиепископ Зальцбурга заложил церковь в Нитре, далеко на востоке, в Словакии, в то время столице языческого княжества (Недавно было с большой убедительностью показано, что в этой первичной евангелизации моравов важную роль играли ирландцы: Dittrich, The Beginning (154) и Christianity (155).). Несколько лет спустя правитель по имени Моймир объединил Моравию; из-за недоверия к франкам он выслал на юг первых новообращенных христиан, которые нашли временное пристанище вблизи озера Балатон. Однако уже его сын Ростислав (846–869) был убежденным христианином; всегда подозрительный по отношению к тому, что приходит из Германии, он решил обратиться к Византии. В 862 г. он направил к императору Михаилу III посольство, на которое тот ответил присылкой просвещенных миссионеров Константина (Кирилла) и Мефодия. Эти два брата, достигшие высочайшего уровня культуры и умудренности, обладали еще и тем преимуществом, что были уроженцами Фессалоник и знали славянский язык с рождения. Они заложили в Моравии основу славянской церкви, построенной по тому же образцу, что и прочие, обязанные своим появлением Византией, то есть обладающие национальным литературным языком и литургией. Здесь мы не предполагаем прослеживать их религиозную деятельность, которая имела решающее значение для будущего славян. Заметим лишь, что в тот самый момент, когда их труд был завершен, земля в Моравии стала уходить у них из-под ног; Мефодий, проживший дольше, был вынужден покинуть страну в 882 г., оставив латинским миссионерам из Германии свободное поле деятельности. Моравская экспансия продолжалась. Пользуясь упадком Каролингов из восточно-франкского королевства, преемник Ростислава Святополк установил свой протекторат над славянами Богемии, Паннонии и, без сомнения, даже южной Польши. Но после его смерти эта слишком обширная империя, в свою очередь, оказалась разрушена гражданской войной, а очень скоро приход венгров поставил моравов в безнадежную ситуацию. Их последний князь был убит в 906 году. Несмотря на свою недолговечность, моравский опыт не был бесплодным в религиозном плане: он послужил прецедентом для всех византийских миссионерств в славянских землях — Болгарии и Руси. Однако с политической точки зрения он не оставил по себе ничего.

Здесь же, в безвестности, на протяжении большей части X и XI вв. в горных убежищах, куда редко наведывались венгры, продолжала существовать церковь славянского обряда. Однако укрепленные пункты, на которые опирались моравские вожди, были полностью разрушены.

В Богемии созревание началось чуть позже, амбиции были скромнее, а результаты долговечнее. Первый Пражский князь, которого мы знаем, Борживой, современник Святополка Моравского, уже был христианином; в 890 г. он получил официальное признание от короля Германии Арнульфа, но его власти было далеко до того, чтобы распространяться на всех чехов. Другие вожди (duces), опиравшиеся на свои укрепленные замки, долгое время оказывали сопротивление его роду Пржемысловичей, особенно Славниковчи из Либицы, хозяева восточной и южной Богемии, сильные своими добрыми отношениями с императорами Саксонской династии. Таким образом, до 995 г. в течение века там существовало два почти уравновешивающих друг друга политических образования. Это не помешало ни быстрому экономическому развитию, особенно в Праге, что засвидетельствовали арабские путешественники, ни образованию служилой знати, которая быстро доросла до общения на равных с немецкой аристократией.

Под защитой своих гор Богемия избежала худших последствий венгерского завоевания. Князь Вацлав (св. Венцеслав, 915–929) из рода Пржемысловичей сделал ее обращение к латинскому христианству бесповоротным; его убийство было воспринято как мученичество, и для последующей традиции Богемия стала «землей святого Венцеслава»: это, безусловно, способствовало усилению зарождающегося представления о национальном государстве. Основная проблема состояла в том, чтобы сохранить свою независимость перед лицом немецкой экспансии на восток, начатой Генрихом I. Болеслав I (929–967) достаточно успешно справился с этой задачей, став довольно независимым вассалом восстановленной Империи и заключив сердечное соглашение с Славниковчами. Один из этих Славниковчей, Войтех (св. Адальберт), даже сделался епископом Пражским и стал убежденным сторонником распространения у чехов латинской культуры. Обходительность Болеслава по отношению к Оттону I позволила ему после Лехфельда аннексировать Моравию и отстоять свое право на ее наследование; он даже надеялся быстро распространить свою власть на славян Силезии и верховий Вислы. Эти мечты о могуществе потерпели крах, но в 995 г. Болеслав II завершил процесс объединения чехов, овладев Либицей и уничтожив конкурирующую династию.

Польша смогла пройти почти всю свою политическую эволюцию от племени до государства, избегнув давления извне. Благодаря замечательным исследованиям, произведенным польскими археологами в 1945 г., мы теперь достаточно хорошо представляем себе ее характерные черты.

В первой половине IX в., когда некоторые тексты начинают проливать на нее слабый свет, будущая Польша предстает разделенной на огромное количество племенных группировок — на одну Силезию их приходится по меньшей мере пять. Большая часть их носит чисто географические наименования. Вскоре во главе этой эволюции встают два таких союза — висляне («люди Вислы») вокруг Кракова и поляне («люди полей») вокруг Гнезно. Еще до 900 г. первые уже оказываются в состоянии играть политическую роль и соперничать с моравским государством. Другие племена уже отмечены некоторым отставанием; им не удастся ни наверстать его, ни превратиться в настоящие государства. В качестве центра каждая из этих групп имела один или несколько городов. Наиболее древние укрепленные населенные пункты, не предназначенные для сельскохозяйственных функций (грады), по-видимому, вели свое начало с VII, или даже VI века (впрочем, они продолжают доисторическую традицию (Бискупин)). В течение IX и X вв. они переживали настоящий расцвет. Их сердцем являлось укрепленное сооружение, замок (castrum), построенный на холме (например, краковский замок Вавел.), или, чаще, на острове посреди болота (например, в Гнезно, столице первых польских герцогов.); во второй половине X в. возле них стали вырастать пригороды (suburgium), менее хорошо защищенные и заселенные, главным образом, ремесленниками и торговцами; наконец, в них часто имелся рынок, находившийся вне крепостных стен. В масштабах тогдашней Европы эти поселения уже выглядели весьма внушительными: например, старый Данциг покрывал 2,5, а Ополе в Силезии — 0,75 га. Число их было значительным; даже если учитывать только самые крупные, то еще до тысячного года Польша имела несколько десятков настоящих городов. Первейшей задачей князей-объединителей было собрать их под свою власть: хозяева Гнезно быстро разместили свои гарнизоны в Познани, Крушвицы и Калиша. Разумеется, огромную роль в этих первых перегруппировках играли экономические интересы; например, государство полян пересекало два торговых пути, один из них шел с юга на север по долине Вислы до самого моря, а второй — с востока на запад вдоль Варты.