Книга Аристократия в Европе 1815-1914 - Доминик Ливен

Таблица 2.2 [Таблица 2.2] показывает не только огромный разрыв между благосостоянием английской и прусской аристократии, но также и то, насколько имущественное состояние прусских дворян отличалось от провинции к провинции. После того, как от Пруссии отошли земли Восточной и Южной Пруссии, ясно обозначилось доминирующее положение Силезии. Из двадцати семи поместий, оцененных свыше 300000 талеров (45000 фунтов), двадцать (74 процента) находились в Силезии. Из 289 поместий стоимостью от 100000 до 300000 талеров, 128 (44 процента) были силезскими. Эти цифры в некоторой степени отражают тот факт, что в Силезии располагалось гораздо больше аристократических поместий, чем в других провинциях, но это еще далеко не все, поскольку доля Силезии по части крупных поместий гораздо больше, чем по части поместий меньшей стоимости. Так, например, 2209 дворянских поместий имели стоимость от 5000 до 20000 талеров (750— 3000 фунтов). Из них только 504 (22,8 процента) находились в Силезии. Среди других провинций достойных соперников у нее не было. В Курмарке (Бранденбург), сорок восемь поместий имели стоимость свыше 100000 талеров, а 465 из 745 дворянских поместий (62,6 процента) были оценены от 20 до 100000 талеров. В Неймарке, как и в Бранденбурге, большая часть поместий (54,2 процента) также причислялась к категории, стоимостью в 20— 100000 талеров. Во всех остальных княжествах в большинстве находились более мелкие поместья стоимостью от 5000 до 20000 талеров[43].

Статистические данные отражают имевшийся в Пруссии разрыв между силезскими земельными магнатами — такими как Хенкель фон Донерсмарк, Гогенлоэ-Эринген, Баллешстрем и Плесc (называя лишь четверых) — и знатью из других провинций, а также многочисленным более бедным дворянством. Так, за Померанией в девятнадцатом веке числился единственный подлинно аристократический род принцев Пугбус, чьи поместья находились не на материке, а на острове Рюген в Балтийском море. В Восточной Пруссии жили Доны, Денхофы, Лендорфы и Эленберги, но ни один из этих родов не мог сравниться по богатству с силезской аристократией. В 1800 г. среди земель, находившихся под властью Гогенцоллернов, Восточная Пруссия выделялась значительным числом свободных зажиточных крестьян, Силезия же — резким контрастом между богатством и нищетой, и, в результате, обострившейся социальной напряженностью. В отличие от Англии, региональные различия здесь были не только гораздо сильнее, но имели большее значение. До 1815 года два поколения были свидетелями многократного перемещения границ и политической неустойчивости. Во время Семилетней войны дворянство Восточной Пруссии присягнуло в верности Российской императрице, а в 1812–1813 гг. проявило еще большую способность к самостоятельным действиям. Силезия, обретенная Пруссией в войне 1740–1748 гг., едва не была потеряна ею в 1756–1763 годы. Пруссия оставалась сугубо провинциальной, в ней никогда не существовало единого парламента. Совершенно различный дух аристократии в разных землях и княжествах лишний раз напоминают о том, что в 1815 г. создание на востоке Германии прусской нации далеко еще не завершилось.

По решению Венского конгресса Пруссия должна была вобрать в себя земли Западной Германии, чья религия, общественное устройство и традиции в корне отличались от присущих Померании и Бранденбургу, историческому ядру государства Гогенцоллернов. В геополитическом аспекте было вполне разумно передать Рейнскую область и Вестфалию Пруссии, возложив таким образом на единственную сильную державу в Северной Германии защиту границы по Рейну от Франции. Однако обе эти западные земли с незапамятных времен тяготели к городскому образу жизни куда больше, чем восточная часть Пруссии, и свойственные им гражданские обычаи имели более древние и глубокие корни по сравнению с колониальными землями, лежащими по восточному берегу Эльбы. Кроме того, жители Рейнской области и Вестфалии были в большинстве католиками.

В 1815 г. даже употребление в разговоре таких названий, как Рейнская область и Вестфалия, было неправомерно, гак как при Священной Римской империи обе они представляли собой беспорядочное скопление крошечных, строго обособленных малозначительных княжеств. Разделение аристократии в них шло как вертикально, так и горизонтально. На вершине общественной лестницы стояла медиатизированная имперская аристократия (то есть, Standesherren). В Вестфалии к ней относились Бентеймы и Сайн-Витгенштейны, издавна обосновавшиеся в этих краях, а также Гессен-Ронберги, Кройи, Аренбурги, Зальмы и Луз-Корсваремы, которые получили землю в Вестфалии в качестве компенсации за их собственность, захваченную французами в других областях. Семьи Standesherren держались обособленно от местного дворянства и избегали вступать в брак с членами этих семей[44].

Следующую ступень за Standesherren занимали несколько местных дворянских семей, каждая из которых уходила корнями в одно из крошечных государств, входивших в бывшую Священную римскую империю. Одна из этих групп местной знати, история двадцати пяти главных родов которой за период от 1770 г. до 1860 г. была в больших подробностях изучена Хайнсом Райфом, принадлежала к Мюнстерской епархии. До секуляризации, которая началась в 1803 г., эти семьи господствовали в Мюнстере, получая от 20 до 35 процентов дохода, благодаря монополии на обильные поступления в кафедральный капитул. Связанные густой сетью браков, эти семьи частично установили свою власть над церковной жизнью, настаивая на том, чтобы все кандидаты на доходные церковные должности имели безупречное благородное происхождение на протяжении четырех поколений как по материнской, так и по отцовской линии. Этот чрезвычайно узкий и замкнутый мирок знати мюнстерского дворянства вместе со знатью других частей Вестфалии и Рейнской области был разрушен вследствие двух десятилетий войны, секуляризации, крушения Старого Рейха и присоединения к Пруссии. Подобно большей части немецкого дворянства 1815—1830-х годов, они находились в состоянии глубокой растерянности и всеми силами старались как в психологическом, так и в финансовом отношении адаптироваться в новом, ненадежном и (но крайней мере вначале) гораздо более бедном мире[45].

В целом дворянство в Вестфалии было сильнее, чем в Рейнской области. В 1825 году из всех поместий старой знати (Rittergüter) 533 (80,3 процента) осталось в руках аристократии. В Рейнской области на Rittergüter приходилось 48,3 процента. По подсчетам прусского Оберпрезидент фон Винке, от семидесяти до восьмидесяти землевладельцев в Вестфалии имели доход свыше 3000 талеров в год. Даже не считая Standesherren, среди местного дворянства были весьма и весьма состоятельные люди. Барон фон Фюрстенберг из Арнсберга, по утверждению Винке, имел годовой доход 100 000 талеров (15 000 фунтов), граф Клеменс фон Вестфален — 70 000 талеров (10 500 фунтов) и барон фон Ландсберг-Велен — 50 000 (7500). Не считая Standesherren, эти трое, вероятно, были самыми богатыми дворянами в Вестфалии. Правда, Винке мог преувеличить их доходы. Но как бы там ни было, приведенные им суммы весьма внушительны[46].