Книга Дорогами войны. 1941-1945 - Анатолий Белинский

– Куда вы лезете? – стал возмущаться я. – Там крепкие каменные сараи, только вот этой долбить надо! – кивнул я на свое орудие.

– Там быстрота нужна! – отрезал он мне.

Молодой солдат, татарин по национальности, слышавший нашу перепалку, рассмеялся, взбираясь на передок готовой тронуться пушки, и бросил мне слова, запомнившиеся на всю жизнь:

– Не беспокойтесь, товарищ младший лейтенант, мы не хуже вас отстреляемся. Будьте уверены, не подкачаем! А из нашей пушечки только и стрелять прямой наводкой.

Я не знал тогда, что фамилия этого солдата Маннанов и что он идет на свой бессмертный подвиг, за который будет первым в дивизии удостоен высокого звания Героя Советского Союза.

29 ноября, на десятый день после начала наступления наших войск на Тихвин, гитлеровцы предприняли сильнейшую контратаку. Такое упорство противника нетрудно было понять, если напомнить, что 22 ноября вступила в строй ледовая трасса по льду Ладожского озера, и стало налаживаться снабжение осажденного Ленинграда. Гитлеровское командование прилагало отчаянные усилия удержать Тихвин, чтобы добиться решения стратегической задачи – выйти к Онежскому озеру на соединение с финской армией и замкнуть полное кольцо блокады Ленинграда.

Густые цепи противника при поддержке самолетов, танков, артиллерии двинулись на наши позиции. В этом бою расчет орудия, выделенного для стрельбы прямой наводкой, сильным минометным огнем был полностью выведен из строя. Заряжающий Ильдар Маннанов, которого командир орудия отправил за снарядами, возвратившись на позицию, увидел погибших товарищей и приближающиеся цепи врагов. Он встал за прицел. Каждый солдат огневого расчета мог прекрасно исполнять обязанности наводчика: совмещению профессий в армии еще до войны придавалось большое значение.

Маннанов ударил из пушки в упор по наступающей немецкой пехоте, внося опустошение в ее ряды. Он вел огонь до тех пор, пока она не отхлынула назад. Через некоторое время гитлеровцы бросили в атаку танки. Ильдар открыл огонь по ним и подбил головную машину, остальные повернули назад. Взрывом мины его ранило в ноги и шею, но он не оставил орудия и продолжал в упор расстреливать врагов, которые все наседали. Рассказывали, что он выпустил уже сто восемь снарядов, которые непрерывно подтаскивал в промежутках между атаками, и у орудий оставалось только четыре снаряда, когда на позицию этого героя, смельчака-артиллериста обрушились немецкие пикирующие бомбардировщики. Взрывом бомбы Маннанов был оглушен. За этот бой, который он вел один на виду у нашей пехоты до тех пор, пока к нему не подоспела помощь, Ильдару Маннановичу Маннанову было вскоре присвоено звание Героя Советского Союза.

В боях за Тихвин наши воины проявляли массовый героизм, который вызывал в душе каждого солдата восхищение, потрясал до глубины души, заставляя с удесятеренной силой отдаваться ратному труду. Эти вести о беспримерной храбрости наших товарищей по оружию доходили и от войск, наступавших на Тихвин с севера и северо-запада. Их приносили на огневые позиции батареи обычно разведчики и связисты, приходившие с наблюдательных пунктов. О некоторых из них приходилось читать в дивизионной газете. Такие весточки о ежечасных подвигах, которые совершались в боях за Тихвин, заставляли солдат буквально преображаться на глазах. Любая трудность начинала казаться пустяком, мелочью по сравнению с теми чудесами храбрости, которые творили вокруг нас такие герои. Я примечал, что, прослушав очередное сообщение солдатского телеграфа об исключительном примере героизма, и рядовые и сержанты, не сговариваясь, спешили каждый к своему месту, с каким-то остервенением вгрызались в неподатливую землю, выжимая из себя все силы, какие только можно было выжать.

В один из последующих дней немецкий самолет-разведчик, покружив над орудиями и пересчитав, наверное, не только орудия, но и количество ящиков со снарядами, улетел в сторону Тихвина. По правилам следовало убираться прочь с этого места, но надвигались спасительные сумерки, и мы, посовещавшись, решили не менять позицию. К орудиям непрерывно подвозили боеприпасы.

С утра началась невиданная по своей силе артиллерийская подготовка перед решительным штурмом города. Артиллерийскому наступлению на фронте всегда предшествует упоительная тишина. Тишина сначала воцарилась и в это утро. Орудийные расчеты подтаскивали к орудиям ящики, выкладывали снаряды, заряды, наводчики в десятый раз заглядывали в прицельные приспособления. Последовала команда натянуть шнуры. По команде «Огонь!» ударили все орудия полка. Потом каждое орудие стреляло с возможной предельной скоростью. Словно тысячи громов из грозовых туч спустились на землю и собрались на одной поляне, стараясь на мелкие кусочки разодрать воздух. Позиция батарей быстро заволоклась сизым удушливо-едким дымом. Вскоре впереди орудий снег растаял метров на двадцать, позади орудий стали расти горы стреляных гильз. Через некоторое время стала гореть краска на стволах. Из каналов стволов при открывании затворов ручейками стекала гарь. Сознавая приближение штурма, орудийные расчеты работали с предельным напряжением сил. Чтобы поддержать темп огня, орудийная прислуга прикладывала к стволам для охлаждения снег, для протирки зарядных камер, из которых не успевала стекать гарь, в ход пошли портянки. Неосторожные движения заряжающих причиняли рукам ожоги.

Голова отказывалась воспринимать ужасающий грохот выстрелов, наводчики давно перестали слышать команды и, показывая на уши, мотали головой, отдельные солдаты стали оседать на снег от усталости – подносить двадцатидвухкилограммовые снаряды было нелегко. Артиллерийское наступление продолжалось уже много часов подряд.

Комиссар, неотлучно находившийся на батарее, приказал организовать кормление людей, и на позиции тут же стали доставлять котелки с супом. Отдавая команды, стоя позади орудий, я смотрел, как наводчик ближайшего орудия, прильнув к панораме, правой рукой вращал маховик прицельного приспособления, а в левой держал котелок: дернув за шнур, он пытался, пока накатывает ствол после выстрела, отхлебнуть глоток супа. Это ему редко удавалось, темп стрельбы был большой. Я подошел к наводчику и подменил его. К наводчикам в артиллерии отношение особое, как к первой скрипке в оркестре.

Машины со снарядами одна за другой подъезжали прямо к орудиям. После разгрузки, в которой принимали участие все, кто только мог, включая командиров, шоферы стремительно бросались в кабины и, оглушительно газуя, уносились на станцию. Водителей охватил азарт боя, они понимали, что сейчас от них зависит многое.

Только к вечеру последовала команда: «Стой!» Я во время боя даже перестал записывать количество израсходованных снарядов. Подсчитали потом пустые гильзы зарядов. Примерно по 400 снарядов на орудие выпустила в этот день наша гаубичная батарея. В пушечных батареях, с большей скорострельностью орудий, расход снарядов был значительно больше. Огонь такой интенсивности нашему полку долго потом не приходилось вести. Этот сокрушающий огонь по вражеским позициям причинил ему немалый урон. Такая огневая мощь радовала, окрыляла, убеждала, что дни хозяйничанья гитлеровцев в Тихвине сочтены.

После короткого перерыва еще раз сделали силами артполка огневой налет по позициям противника в городе, который длился недолго. Теперь уже отстрелялись, отметил я про себя, пехота пошла на штурм города. Конечно, нам никто с передовой не объявлял об этом. С наблюдательного пункта передаются только команды на ведение огня: прицел такой-то, снарядов столько-то… Линия связи между НП и орудиями прокладывается не для выражения эмоций, она должна быть всегда чистой, но что после чего следует – всегда можно понять, как в шахматной игре у хороших игроков.