Книга Король Карелии. Полковник Ф. Дж. Вудс и британская интервенция на севере России в 1918-1919 гг. - Ник Барон

Карельским девушкам повезло, что они так удачно вышли из этой ситуации, поскольку их судьбе в случае поимки едва ли можно было позавидовать. Обе стороны не отличались милосердием, часто проявляя необыкновенную жестокость. Приведу пример в качестве иллюстрации отношений между завоевателями и завоеванными. Однажды мы продвигались по лесной тропинке, ведущей в обход порогов, и я заметил нечто похожее на старый ободранный мешок, из которого во все стороны торчали лохмотья; он висел на нижней ветке сосны, покачиваясь на ветру. Рядом свисал оборванный кусок веревки. Я спросил Григория, который шел рядом: «Что это, Григорий? Наши разведчики оставили знак?»

Он ответил: «Нет, веревка осталась после того, как мы сняли с нее Бориса Богданова. Финны отрезали ему уши, пальцы на руках и ногах и гениталии перед тем, как повесить его. А предмет рядом — это убитый финн, с которого сняли кожу и набили ее листвой. Он здесь в качестве предупреждения. Карелы — хорошие охотники и могут освежевать все, что угодно, но это не самый лучший пример, так как кожу снимали в спешке, и к тому же он провисел здесь все лето».

Другой раз я спросил карельского офицера: «Почему вы все время носите за поясом топор, Николай?»

«Видите ли, — тут же последовал ответ, — это хорошее и бесшумное оружие для внезапного нападения, к тому же оно очень полезно — если его правильно применять — для выбивания информации из противника». Он улыбнулся и проиллюстрировал свои слова, подсунув кончик лезвия под ноготь большого пальца.

Любое возражение против этих обычаев воспринималось здесь как проявление слабости, поэтому единственное, на чем я решительно настоял, — это отказаться от подобной практики, пока я командую ими. Карелы согласились, но, как я подозреваю, для них это означало лишь то, что я просто не должен слышать о подобных жестокостях. Во всяком случае, больше я с этим не сталкивался, и все остальные шедевры таксидермии, попадавшиеся мне, были старыми и потрепанными погодой.

Но по одному вопросу оказалось сложно достичь согласия. Мне были необходимы пленные, чтобы допросить их и составить более точное представление о силах нашего противника; я был осведомлен об их численности, но оказалось почти невозможным узнать их качество и опыт боевых действий — информацию, которая для меня была крайне важной. Когда я спрашивал о пленных, ответы не отличались разнообразием: «Я прибыл слишком поздно, чтобы спасти кого-нибудь из них…» или «Все погибли в первой же атаке». Генерал Мейнард в каждом сообщении просил прислать пленных, и мне становилось все труднее находить оправдания их отсутствию. Наконец, мне пришла идея — купить одного. Я предложил фунт табака за пленного, если его доставят живым и невредимым. Карелы решили, что я сошел с ума. Предлагать настоящий табак в таких количествах за бесполезного финна, которого придется кормить и которому, что хуже, придется оставить его сапоги! (Стоит отметить, что к этому времени почти весь личный состав Карельского полка носил финские сапоги.) Таким способом я сумел заполучить одного пленного — однако, поскольку больше табака у меня не было, он так и остался единственным. Мне пришлось отправить его под конвоем вниз по реке Кемь, не из опасения, что он сбежит, а чтобы сохранить его жизнь… и сапоги. Он был неплохим парнем, каким-то духовным лицом, однако здесь занимался совсем не своей профессией. Он даже не пытался дезинформировать или лгать нам, и, хотя его информация оказалась бесполезной, его пораженческие настроения и рассказы о Финляндии нас очень ободрили.

ГЛАВА 5.

БОЙНЯ В ВОКНАВОЛОКЕ

Между мной и карелами существовало расхождение во мнениях, касавшееся не наших целей, а методов их достижения. Мы соглашались, что эти земли нужно очистить от захватчиков, но карелы хотели истребить всех финнов, я же предпочитал нанести им серьезное поражение и вышвырнуть за границу. Для этой цели с помощью деревенских жителей по ту сторону фронта мы начали щедро снабжать противника ложной информацией, из которой становилось ясным, что наши силы насчитывали свыше 10 000 человек и что к нам быстро прибывали пополнения. Этим историям добавил правдоподобия тот факт, что нам действительно удавалось практически одновременно захватывать деревни, отстоящие друг от друга на 60 верст.

То, что наша дезинформация была столь же эффективна среди финнов, сколько их дезинформация — среди наших людей в Мурманске, показывают их фантастические представления по поводу нашего состава. Через несколько недель финское правительство направило официальную жалобу в наше Министерство иностранных дел на жестокость, проявленную Королевскими ирландскими стрелками при захвате Ребол. Еще одна несправедливость по отношению к Ирландии! Эта политика устрашения ослабила боевой дух врага, который и без этого страдал от постоянных поражений: с того момента, как противник узнал о нашем появлении в этих землях, мы никогда не оставляли его в неведении о судьбе его отдаленных гарнизонов и постов; еще больший удар по его морали нанесли бомбардировки Ухты, проведенные нашим аэропланом.

В Ухте окопалось около 600 человек, которые не испытывали недостатка в боеприпасах и продовольствии. Сама Ухта представляла собой что-то вроде миниатюрного Гибралтара — она стояла на утесах высотой в шестьдесят футов, с запада и юга к ней примыкало большое Ухтинское озеро[25], ширина которого в этом месте достигала восемнадцати верст, с севера ее защищало болото, о котором все отзывались как о непроходимом, к востоку же на две версты протянулись пустые поля, где не было даже листика для прикрытия, так как урожай только что убрали — это создавало идеальный простор для многочисленных пулеметов противника. В Ухте командовал полевой офицер, и то, что нам удалось узнать, свидетельствовало о тщательной подготовке к ее обороне. В распоряжении оборонявшихся было восемь орудийных окопов, столько же пулеметных точек, а также система траншей с огневыми позициями — все это было защищено мешками с песком и колючей проволокой. Таким образом, со стороны озера у противника было надежное прикрытие. Еще больше пулеметов и три окопных миномета простреливали сжатое поле, со стороны же болота их командир ограничился несколькими полосами колючей проволоки.

Во время своего налета гидропланы провели фотосъемку Ухты, и в нашем распоряжении оказалось несколько очень полезных фотографий. Мы знали, что удар с воздуха весьма впечатлил гарнизон и что следующий налет мог бы оказаться не менее эффективным, если бы нам удалось параллельно с ним организовать свою атаку. Эту задачу, однако, оказалось чрезвычайно трудно выполнить, так как у нас не было ни телефона, ни телеграфа, посредством которого мы бы могли связаться с внешним миром — вся связь зависела от курьеров, которым требовалось шесть дней, чтобы спуститься вниз по реке, и девять-десять дней, чтобы добраться обратно, а базой самолетов была «Найрана», находившаяся от нас в 200 верстах. Самолеты оказывали нам неоценимую помощь и эффективно бомбили позиции врага, но из-за упомянутых условий оказалось невозможным скоординировать их налет и нашу атаку. Ее организация под покровом темноты казалась единственной альтернативой сомнительному удовольствию нести неизбежные и тяжелые потери. Однако неожиданно один из разведчиков рассказал, что он знает тропу через якобы непроходимое болото. Эти новости пришлись кстати, поскольку в перспективе они могли сохранить жизни многих карел.