Книга Кормилица по контракту - Татьяна Бочарова

Валя тут же отогнала от себя глупые мысли. В самом деле, где это видано, чтобы штрафовать за нежелание разговаривать? Да и наверняка этот Тенгизка к каждой новой девушке точно так же подъезжает, все, небось, привыкли давно, никто внимания не обращает.

Она не заметила, как щеки у нее разгорелись, ей стало жарко, будто на ногах были не войлочные сапожки, а настоящие валенки.

— Чего пылаешь? — ехидно поинтересовалась Верка. — Глянулся, видать, мальчишка?

— Заткнись, — грубо оборвала ее Валя и сама себе удивилась — чего это она?

— Заткнусь, — невозмутимо согласилась Верка, — только ты учти, так запросто от него не отделаешься. Ты не смотри, что он весь из себя культурненький, ему что надо, то и возьмет.

— Руки коротки, — сердито и смущенно буркнула Валя. Помолчала немного, потом спросила, осторожно и нерешительно: — А что… он со многими тут… хороводился?

— Как тебе сказать? — неожиданно серьезным тоном проговорила Вера. — Не так, чтоб уж и со многими, но были у него пассии. Ладка, например.

— И… чем все кончилось?

— Бросил он ее. Месяца через два. На Светку-кассиршу переключился. Потом на Майку.

— Это кто? — полюбопытствовала Валя.

— Работала у нас раньше администратором. Но она его сильно старше была, тоже больше пары месяцев не продержалась.

— Вот негодяй! — с невольным восхищением проговорила Валя. — А смотрится таким барашком.

— Держись от него подальше, овечка! — засмеялась Вера.

Рядом возникла Зоя Васильевна.

— Девочки! — Обычно добродушное лицо ее выражало недовольство. — Потише. На вас покупатели смотрят. Хотите выговор схлопотать?

— Молчим, молчим, — с трудом сдерживая смех, пообещала Верка.

Валя ничего не сказала, выслушала очередной заказ и принялась взвешивать карбонат.

— Зоя Васильевна, а вы что такая бледная? — поинтересовалась Верка, ловко нарезая батон сервелата. — На вас прямо лица нет?

Валя мельком покосилась на старшую продавщицу. Та, действительно, выглядела хуже некуда: губы серые, под глазами темные круги.

— Да с сердцем что-то, девчата. — Зоя Васильевна без сил опустилась на табурет. — Сегодня с утра сама не своя хожу. Уж и лекарство выпила, а все без толку.

— Домой вам надо, — посоветовала Вера, — а там врача вызвать. Может, инфаркт.

— Типун тебе на язык! — испугалась продавщица и, внезапно сморщившись от боли, приложила руку к груди. — Вот, опять. Ах, зараза!

— Нужно грелку теплую к ногам, — проговорила Валя, вспомнив Евгению Гавриловну. У той частенько вечерами прихватывало сердце, и она ложилась в постель, прикладывая к ступням бутылку с горячей водой.

— Где ж я здесь тебе ее возьму, грелку-то? — через силу усмехнулась Зоя Васильевна. Лицо ее стало совсем белым, однако она попыталась встать. — Ладно, пойду. До вечера еще далеко, глядишь, расхожусь, пройдет. — Она сделала пару нетвердых шагов и вдруг начала оседать на пол.

Подоспевшая Верка едва успела подхватить ее за подмышки.

— Валька, живо, беги к Людмиле Ивановне! Пусть звонят в «неотложку»!

Валю и просить было не нужно — бросив нож, она понеслась из отдела в служебное помещение.

Вызвали «скорую». Та ехала жутко долго. Все это время Зоя Васильевна лежала в комнате для отдыха, куда ее перенесли грузчики, Валера и Артем.

Пожилая врачиха осмотрела обессилевшую, полуживую женщину, измерила ей давление и произнесла спокойно-равнодушным тоном:

— Инфаркта нет. Стенокардический приступ. Поедете в больницу? Если нет, то позвоните домой, пусть за вами приедут. И вызовите завтра с утра участкового, он даст больничный.

Примерно через час примчался муж Зои Васильевны, Виталий, осторожно подхватил жену на руки и отнес в машину. Вера и Валя выбежали на минутку на улицу, замахали руками.

— Поправляйтесь, Зоя Васильевна! Не волнуйтесь, все будет в порядке.

Обе чувствовали искреннюю жалость к старшей продавщице и от всей души хотели сказать ей что-нибудь ободряющее.

Неприятность с Зоей Васильевной вытеснила у Вали из головы все другие мысли. О южном красавчике она больше не вспоминала, доработала на автопилоте весь остаток дня, отчиталась перед Галиной за товар и бегом в подсобку, переобувать свои кроссовки. Переоделась, вышла — а он тут как тут.

Стоит у дверей, улыбается, в руках плитка шоколада.

— Для красивой девушки.

…И снова чувствует Валя, как жар заливает лицо. Хочет она сказать парню что-нибудь резкое и не может. Молча теребит кончик косы…

— Что же ты? Бери. — Тенгиз протянул ей плитку, сунул прямо в руку. Неудобно не взять, когда тебе так суют, неловко.

— Спасибо. — Валя тоже улыбнулась, правда немного исподлобья, но улыбнулась.

— Можно тебя куда-нибудь пригласить? В бар, например?

…Смотрит Валя на Тенгиза, смотрит, не оторвется. Разум подсказывает ей: откажись! Какие могут у них быть отношения? Разные они, как небо и земля, и национальности разные, и семьи, и жизненный уклад. Тенгиз — богач, она в сравнении с ним нищенка. Беда будет, если согласится на его ухаживания.

Но то разум. А сердце — оно иначе твердит. Бьется Валино сердце, как ни разу не билось за восемнадцать лет. Не хочет признавать, что Тенгиз ей чужой. Не чужой! Свой, родной, будто всю жизнь его знала. Как там в песне поется — «Ничего не говори! Он — это лучшее, что было со мной»…

И Валя решилась. Облизала пересохшие отчего-то губы. Едва заметно кивнула:

— Пригласи.

Тенгиз осторожно взял ее под руку и повел. Валя шла и вдыхала запах его духов. Ей казалось, она не асфальту ступает, а по зыбким волнам — еще шаг и упадет. Она невольно прижалась к его плечу, к мягкому ворсу красивого, светло-серого свитера. Тенгиз обернул к ней свое бронзово-смуглое лицо.

— А имя свое мне скажешь?

— Валентина.

— Валя?

— Да, Валя.

— Валя-Валентина, — задумчиво полупроговорил-полупропел Тенгиз. — Знаешь, стих такой есть?

— Не знаю, — удивилась Валя, — какой стих?

Тенгиз остановился, не выпуская Валиного локтя, слегка наклонил голову и продекламировал все с тем же едва уловимым южным акцентом:

Валя-Валентина, что с тобой теперь? Белая палата, крашеная дверь. Тоньше паутины из-под кожи щек Тлеет скарлатины смертный огонек…

Грустное стихотворение. Багрицкий написал. Читала Багрицкого?

— Нет, — честно призналась Валя, изумленная такими познаниями нерусского человека в области русской литературы, — а ты читал, да?