Книга От Сунь-Цзы до Стива Джобса. История стратегии - Брюно Жароссон

Именно на этом и настаивает Клаузевиц, и самое ужасное, что мы воспринимаем его мысли как нечто банальное. Мы привыкли принимать неприемлемое. Между тем на стыке XVIII и XIX вв. в понимании того, что такое война и как ее следует вести, произошли глубокие изменения.

Вплоть до XVIII в. страны тратили на военные нужды лишь небольшую часть своих ресурсов. Армии насчитывали всего несколько тысяч – в худшем случае несколько десятков тысяч – солдат, а вооружения оставались достаточно примитивными. Доля погибших в таких войнах составляла незначительный процент населения. В битве при Азенкуре 25 октября 1415 г. французская армия, потерпевшая сокрушительное поражение, потеряла убитыми за день шесть тысяч человек. В 1916 г. в битве при Вердене потери французской армии составили 320 тысяч человек, а само сражение продолжалось десять месяцев. Разумеется, Азенкур был политическим и стратегическим провалом, но в океане нелепых бедствий он воспринимается как легкая рябь на поверхности воды. Верден не был для Франции стратегическим поражением, но для страны он обернулся невосполнимыми человеческими потерями. Сколько талантов, сколько блестящих, а может, и гениальных умов сгинуло в этой мясорубке – об этом мы можем только гадать. Вспомним хотя бы, что Шарль де Голль был дважды ранен – в Динане и под Верденом – и вполне мог быть убит.

До XVIII в. война никогда не носила тотального характера и не превращалась в смертельную схватку за выживание – скорее она походила на своего рода турнир, исход которого решал тот или иной спор. Во времена, когда большинство населения с трудом добывало средства пропитания, все знали, что война чревата большим голодом – ведь войска надо кормить. Жизнь была слишком сурова, чтобы идти на такие риски и тратить ценные ресурсы на идиотскую игру под названием «Кто кого убьет». Люди стремились избегать последних крайностей. Войны велись, но их ограничителем служил здравый смысл.

Какой контраст с тем, что происходило в 1945 г.! Что заявлял Гитлер в апреле 1945-го? Что немецкий народ проиграл, следовательно, он не самый сильный. Но выживает только сильнейший. Война нужна для того, чтобы узнать, кто достоин выживания, а кто нет. Это война до последней капли крови. Следовательно, немецкий народ должен погибнуть вместе со своим фюрером. И Гитлер дал Альберту Шпееру приказ разрушить все немецкие заводы до того, как они попадут в руки захватчиков. К счастью, Шпеер, рискуя жизнью, не выполнил этот приказ. Объясняя Гитлеру, почему он так поступил, он воспользовался его же логической аргументацией. Война не проиграна, заявил он, и заводы еще пригодятся рейху после того, как немецкая армия перейдет в стремительную победоносную атаку. Гитлер сделал вид, что ему поверил, – если только он не был настолько безумен, чтобы действительно поверить в подобные бредни. Зато он отдал другой, не менее сумасшедший приказ: эвакуировать все население из областей, занятых противником, сосредоточить его в центре Германии и сражаться до последнего солдата. Опять же к счастью, никто и не подумал выполнять этот очевидно невыполнимый приказ.

Концепция последних крайностей зиждется на идее о том, что войну выигрывает тот, кто сумеет мобилизовать больше ресурсов. Поэтому в геополитике преимущество получают самые большие и самые воинственные страны с наиболее централизованным типом управления. Это плохая новость.

«Полемос – отец всего, царь всему», – учил Гераклит. Полемос – это божество, олицетворяющее войну. Человеческими взаимоотношениями правят законы военного времени. После падения Наполеона Клаузевиц отмечает, что сдерживать взаимное усиление стало невозможно, и делает вывод о необходимости перехода к последним крайностям. Именно эта идея возобладала во франко-немецких отношениях начиная с поражения Пруссии в 1806 г. и заканчивая падением Франции в 1940-м и Германии в 1945-м. Какой-нибудь комментатор 1945 г. вполне мог бы похвалить Клаузевица за обостренное чутье. Мир действительно все быстрее катится к последним крайностям. Наверное, прусский стратег предвидел впереди темное будущее, движение к «внешним сумеркам», которое заставляло пошатнуться его рационализм.

Философ Рене Жирар выводит стремление к последним крайностям из своей теории миметического желания. По мнению Рене Жирара, человеческое желание имеет миметическую природу. Человек не способен испытывать самостоятельные желания, он желает того, чего желают другие. Чужой мне человек служит моделью моего желания, сам желая чего-либо, он указывает мне, чего я могу и должен желать. Но в этом случае желающий субъект и его модель вступают в отношения соперничества ради обладания желаемым объектом. Отсюда и берет начало насилие. Первоначально насилие основано на соперничестве за обладание тем или иным объектом. Но к этому исходному насилию добавляется вторичное, или миметическое, насилие: другой человек предстает как агрессор, что увеличивает количество насилия. Взаимное насилие сопровождается ростом насилия, что в конце концов приведет к уничтожению человечества. Это называется апокалипсис.

Вот что предвидел накануне смерти Клаузевиц, так и не закончивший свой труд.

Клаузевиц против гуманизма

К адвокату приходит супружеская пара лет девяноста.

– Мы хотим развестись, – говорят супруги.

– Но почему?

– Как это почему? Потому что мы терпеть друг друга не можем!

– Вот как? И давно это у вас?

– Давно? Еще бы не давно! Уже лет семьдесят как!

– Вы хотите сказать, что не выносите друг друга уже семьдесят лет?

– Вот именно! Семьдесят лет!

– Но почему же вы раньше не развелись?

– Как это почему? Мы ждали, пока дети умрут.

Все события XX в. подтверждают, что переход к последним крайностям стал реальностью. Две мировых войны представляют собой идеальный архетип этого явления: тотальная война, мобилизация всех ресурсов каждой страны, десятки миллионов жертв, участие многих десятков стран. Настоящая сверхпроизводительность, которая наверняка понравилась бы Клаузевицу. Он был бы вынужден признать, что по сравнению с XX в. Наполеоновская эпоха с ее заглавным героем – амбициозным корсиканцем – и окружающей его легендой – просто салонная игра. Он всего лишь пошел на Москву и погубил свою армию. Не то что другой упрямый идиот, который убил 28 миллионов русских, а армию потерял под Сталинградом. Согласитесь, совсем другой размах.

После этих событий мы можем апостериори взглянуть на Клаузевица с двух точек зрения: позитивной и негативной.

• Позитивный взгляд. Клаузевиц первым понял природу войны и то, каким образом техника как часть культуры вмешивается в эту природу. Это понимание позволило ему предвидеть будущее.

• Негативный взгляд. Введя в обиход понятие «последних крайностей», Клаузевиц способствовал созданию чудовищной модели международных отношений, которая стала восприниматься как нечто обыденное. Он легитимировал, настаивая на его естественности, такое видение войны, в котором нет ничего естественного, – это не более чем одна из возможных точек зрения, притом чреватая самыми бесчеловечными последствиями. Клаузевиц сбил с толку многие умы, разделив международные отношения и гуманизм, и совершил это именно в то время, когда гуманизм становился доминирующей философией. Он утверждал, что вещи, которые всегда считались отвратительными, нормальны. И поэтому он несет свою долю ответственности за последовавшие исторические трагедии.