Книга Линкор "Шарнхорст" - Альф Якобсен

Однако, несмотря на все это, внутренняя часть фьорда по-прежнему оставалась замкнутым пространством, а расстояние до ближайшего немецкого города составляло примерно 2000 километров. Поэтому неудивительно, что письма подолгу шли до адресатов в обоих направлениях. Те, кому повезло с отпуском, должны были сначала ехать на автобусе до Альтейдера, откуда в Нарвик регулярно ходило судно «Леванте», перевозившее войска. Затем морем или поездом через Тронхейм нужно было добраться до Осло, а оттуда — в Данию. Так что даже при большом везении путешествие продолжалось две-три недели!

«Офицерам хорошо — они путешествуют со всеми удобствами: сел на самолет и через два дня — дома».

— Такое недовольство часто высказывали матросы.

Внутри фьорда не было совершенно ничего для нормального отдыха — ни кино, ни танцплощадок, ни кафе или ресторанов. Присутствие стоявших на якоре «Шарнхорста», «Лютцова», нескольких эсминцев и вспомогательных кораблей означало, что во фьорде было, по существу, заперто свыше пяти тысяч молодых людей, образовавших некое специфическое сообщество. Свежую рыбу можно было купить на месте, остальное продовольствие доставляло судно снабжения «Диттмаршен», нефть — танкер «Эверленд», водой и электроэнергией обеспечивали вспомогательные суда «Бреннер» и «Харль».

Двадцатилетний Гельмут Файфер впервые оказался на корабле, стоявшем на якоре вдали от Германии. Его отец, поляк по происхождению, работал в молочной инспекции в Вильгельмсхафене. Он гордился своим несколько тщедушным, но смышленым сыном, который уже в четырнадцать лет имел руководящую должность в гитлерюгенде — «гефольгшафтфюрер» (Gefolgsschaftsführer), командуя отрядом из 120 мальчишек — его ровесников. Всю эту юную армию, маршировавшую под патриотические песни, готовили для службы в СС, однако Гельмут предпочел пойти в Кригсмарине. Пройдя соответствующую подготовку, он стал писарем корабля и имел допуск к секретным документам. Когда «Шарнхорст» пришел в Вильгельмсхафен после прорыва через Ла-Манш в феврале 1942 года, Файфер уже был готов к прохождению действительной службы, но не успел занять полагавшееся ему место в кубрике, потому что линкор уже вышел в Киль, и, чтобы его догнать, пришлось сесть на поезд. Последующие месяцы были для Гельмута захватывающими — он привыкал к жизни на борту бронированного гиганта, личный состав которого насчитывал почти две тысячи человек. Однако ничего из того, что он осваивал сейчас, не пригодилось в грядущих испытаниях. В данный же момент, работая в машбюро, он выстукивал на пишущей машинке:

«Я до сих пор вспоминаю Ланг-фьорд как мирное и исключительно живописное место. Мы, рядовые матросы, не имели никаких контактов с местным населением и были как бы сами по себе. Фактически я даже не подозревал о том, что по берегам фьорда живут люди, пока один из приятелей не показал мне пимы из оленьей шкуры, которые он выменял у горы Лапп на пачку сигарет. Это поразило меня. Но Ланг-фьорд был просто одной из остановок на нашем пути. Баренцево море я помню лучше».

Офицеров и кадетов было около восьмидесяти человек, и у них был более свободный режим, они иногда общались с местными жителями, один из которых, Торвальд Томассен, вспоминает:

«У меня сильно заболела нога — наверное, была какая-то инфекция. Наш местный врач решил подождать, пока не нарвет. Я уже не мог ходить и начал опасаться худшего. Однажды у нас оказался в гостях один из офицеров — хирург корабля. Узнав о том, что случилось с моей ногой, он осмотрел ее и предложил сделать операцию. Я согласился, он прооперировал ногу и в течение ряда недель следил за ее состоянием. Мне же стало лучше уже через несколько дней».

В это время Томассену было всего двадцать лет, и его родной дом был совсем рядом с массивными швартовными тумбами, установленными немцами на берегу у Сопнеса. Кузнец «Шарнхорста» оказывал мелкие услуги местным фермерам; население меняло рыбу на табак. Некоторые смельчаки подплывали на лодках прямо к возвышавшемуся над ними гиганту и просили разрешения подняться на борт.

«Это было захватывающее ощущение — стоять у поручней такого корабля»,

— рассказывает Кольбьёрн Карлстрём.

И все же большинство норвежцев, видя эти грозные, серые боевые корабли у самого своего порога, воспринимали их как постоянное и невыносимое напоминание о нацистской оккупации, постепенно доводящей до нищеты страну и народ. Свобода осталась в каком-то далеком прошлом; присутствие немцев означало, что норвежцы фактически находятся в плену, являясь узниками в своей собственной стране. Однажды немецкий охранник, возможно, по ошибке, застрелил местного учителя — в этом деле так и не разобрались, и никто не понес наказания. Этот случай наглядно показал, что в критических ситуациях местные жители, по существу, окажутся бесправными. Двум семьям, Рёдсов и Раппов, оккупанты, с которыми они сталкивались лицом к лицу ежедневно, были особенно ненавистны. 4 декабря 1942 года к ним, выбив двери пинком, ворвались немецкие солдаты, которыми командовал гауптшарфюрер СС Рудольф Иллинг. Иллинг служил в отделении гестапо в Хаммерфесте и был женат на дочери сочувствующего немцам Йоргена Сивертсена, священника, впоследствии назначенного «епископом» Северной Норвегии. Восемнадцатилетние Антон Рёде и Бьёрнан Рапп были арестованы по подозрению в шпионаже и жестоко избиты. Они были первыми из местных жителей, кто сообщал о диспозиции немецких военно-морских сил группе Сопротивления, действовавшей в соседней провинции — Тромсе. Однако в эту группу удалось внедриться Генри Оливеру Риннану (печально известный норвежский агент гестапо из Тронхейма, который был расстрелян после окончания войны), в результате чего в Тромсе и западном Финмарке было арестовано более сорока человек, в том числе и упомянутые молодые люди. В 1943 году Рёде и Рапп по-прежнему томились в ужасных условиях лагеря для военнопленных в Тромсё. «Это было тяжелым испытанием для наших семей, — рассказывает Антон Рёде. — Они думали, что больше не увидят нас».

Лишь немногие из матросов «Шарнхорста» имели представление о происходящем на берегу. Жизнь на борту протекала в соответствии с жестким распорядком, с момента побудки в шесть часов утра до подвешивания коек и команды о выключении света в десять вечера. Офицеры корабля были помешаны на чистоте и порядке. Не допускались даже малейшие отклонения от установленного порядка: все время нужно было что-нибудь драить, мыть, протирать или красить.

Изредка социальная служба нарушала монотонность этой жизни, организуя более изысканные развлечения. Однажды Йозеф Тербовен, назначенный Гитлером рейхскомиссаром Норвегии, распорядился, чтобы судно «Эммануэль Рамбур» из группы «Сила через радость» (Kraft durch Freude) навестило корабли, запертые в Ланг-фьорде; на его борту по два раза ежедневно показывали театрализованные представления для экипажей.

«Когда мы пришли, каждому гостю были предложены стакан красного вина, печенье и пачка сигарет со штампом „Подарок от Тербовена“. В первой части представления были песни и музыка в исполнении пяти сестер Красного Креста и пятнадцати норвежек, которых почему-то назвали стюардессами. Во второй части три не очень молодых артистки из ночного клуба выступали под аккомпанемент секстета, когда-то игравшего в одном из второразрядных кафе Берлина. Когда все кончилось, нас отвезли обратно, на „Шарнхорст“. Многие открыто возмущались в связи с тем, что офицеры либо на всю ночь оставались на борту „Эммануэля Рамбура“, либо возвращались в свои каюты на „Шарнхорсте“ с какой-нибудь из девушек».