Книга Сибирской дальней стороной. Дневник охранника БАМа. 1935-1936 - Иван Чистяков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Если попадет, то, пускай рано, — воспользуемся.
Постепенно сворачиваются ф-ги. З/к едут домой. Я представляю себе их настроение. Каким глубоким сном, чудовищным и диким кажется им лагерь. Так же он кажется и мне. Я до сего времени никак не могу представить себе, что я в лагере. Здесь ни знаний, ни общего развития не надо. Нет побегов, ну и все в порядке. Приехал в Архару. Дыра так дырой и есть. Приедешь, негде побыть 1–2 часа. Холодно, 37°.
Ночью холодно. Вставать не хочется. Гальюн на улице. А на улице мороз 45°. Греемся чаем, но он мало помогает. Коченеют руки, коченеют до того, что не напишешь ничего. Забылось, что послезавтра новый год. Что-то в городах у людей. Да, через два дня будут желать другим счастья, успеха и т. д. Нам никто и ничего не пожелает, разве ареста суток на десять или Ревтриба. Не хотят понимать з/к человеческого отношения, ну хорошо! Скорей хотя бы тепло. Тогда одна невзгода, холод, сгладилась бы. Шестьдесят дней прожить надо. Плохо или хорошо, проживем. Но здоровье уходит, и жизнь тоже уходит ни за что.
Посидели с политруком, покалякали. Бедлам и среди командования. Все оборачивается против нас самих. Дело с Майхером. Так может быть и со мной, не груби начальству. Подождем, что-то мне скажут. Я принял расхлябанный взвод и в боевой, и в политико-моральной подготовке. Встал на путь демобилизации. Майхер сам хочет служить, потому что он в гражданских условиях — шляпа.
Кроме мороза в 42° отметить нечего. Было крушение вертушки, завалились платформа и вагон.
Может быть и неумышленно, а может быть и умышленно подсунули вагонетку. Работа по подъему вагонов явно преступная. Канителятся, суетятся, ругают и ругаются, но для виду, бестолково и беспорядочно.
Взялся я. Не прошло и часа, вагоны на месте. Даже команда, голос и тот управляет людьми. Нет команды, и работа не ладится. Пустяками, мелочью, а дело тормозят. Хорошо, что не заняли Уссурийского пути, не расхлебались бы.
Плохо спалось ночью, холодно. Холодно под двумя одеялами, под кож-пальто и полушубком. Сказывается ревматизм, ноют голени, сводит ноги.
Новый год. Выходной. Иду с помкомвзводом на охоту. Промазал в козу. Устал порядком. Передумаешь много, но все мысли направлены на то, как бы демобилизоваться, как бы избавиться от петлиц, от БАМа. Неосуществимая мечта — даже кадровая часть. Я и вся ВОХРа — участники великой стройки. Отдаем свою жизнь на построение социалистического общества, а чем все это отметится, да ничем. Могут отметить Ревтрибом.
15 дней не был в бане — и не предвидится. Здорово, нечего сказать.
40°. Простужен насквозь. Ломают з/к зону. Надо же и им топить, греться, варить. Сколько говорилось, говорится и будут говорить теплых красивых слов, и ни полена привезенных дров. Время военного коммунизма кончилось, и чекист должен быть другим. Больше заботы о людях, так сказал Сталин, должно примениться сейчас во всей полноте. А у нас? У нас я боюсь даже подумать, что слова Сталина применяют. Пожалуй, каждый сам для себя применяет. Да, такая установка есть. Говорят, что сам виноват, если что-либо не сделали. В общем, в БАМе шалман. Часовые на зоне кладут на снег з/к. Сигитов распоряжается так:
— Будешь стоять, стой четыре часа, сидеть два часа, лежать один час. Выбирай.
[…]
Ну, вот и 52°. Люто. Хватаешь воздух, как рыба, вытащенная из воды. Ветер, как кипяток, обжигает. Еду в Архару, вызывает нач. отряда. Понимаешь, так сказать…
Зашел в магазин, ну ни шиша нет. Даже сахару нет, не говоря о масле. С утра не евши, а пообедать негде. Есть буфет на станции, но и тот закрыли до 8 ч. вечера. Поезда нет, а когда будет неизвестно. Дождался буфета. Обед 5.40. Суп наверно вчерашний, а карась так дня четыре [как] был зажарен.
В 10 ч. сел на товарняк-экспресс. Ух. Дыхание спирает.
В 11 ч. на квартире. Надо спать.
Иду на 13. Зовет на охоту ком. отд. Идем. Я, к. о. химич. и нач. станции. Ничего не видали. Ухожу домой, отдав винтовку и, как нарочно, две козы. Был бы дрын, варилось бы мясо.
А природа чарует своей красотой. Дико, угрюмо кругом.
Край пустынный безмолвный голодный.
Нет ни птицы, ни зверя и тихо безлюдно кругом.
Холодно. З/к не работают, ну, значит, и мы отдыхаем. Читаю ребятам астрономию. Увлекаются. Вечером в баню. Ха ха ха баня. 5° холода. Лед на полу, лед на стенах и потолке. Вода чуть теплая. Разделись, так зуб на зуб не попадает. Политрук говорит, что угорел. Я его поздравляю с легким паром. Помыли ноги, туловище. Голову мочить нельзя, обмерзнет. Да и на теле образовываются чешуйки льда. Вот это баня.
Еду по ф-гам. На 35-е. Все же после 40 километров — слаб.
Дурацкое настроение, ничего не волнует. Пустота и безразличие.
Иду на охоту с помкомвзвода и Романенко.
Следов уйма, а коз ни одной. Да и сама охота на коз — дело случая. Наткнешься удобно — убьешь, не наткнешься — не убьешь.
Заявляется оперативник с такой справкой, ох, черт возьми. Туфта, да какая. Ну, проверили, обыскали, да в 3-ю.
На разъезде сбежали было. Моментально переоделись с другим з/к. И я не я.
— Я еду, только с поезда и знать не знаю, что вы привязались?
Посмотрим, что будет. Взяли Васильева. Жил на ф-ге семь дней. 15 ходит в юбке, на груди полотенце для полноты. Все же взяли.
Болит левый висок, болит от холода. Не было бы менингита. Мерзнут ночью ноги, мерзнут плечи. На пол встать невозможно, холодней, чем лед. Раздеваться и одеваться — самоубийство. Ложишься вечером и думаешь. Думаешь до боли в голове, взорвут или сожгут мост.
Началось с ночи. Заявляется Батоногов, сообщает, что не едут задержанные. Беспокойная ночь, довезут или нет. Утро, и не довезли. Один ушел, выставив окно. Ушел, делая скачки по снегу в разные стороны. Черт знает что, гадай и думай, то ли просто туфта, то ли из… один из многих. Задержали еще двоих. Называются одним фамилием? Даешь в 3-ю часть, пускай разбираются.
День командирской учебы. Нет одного — баба на конюшне, нет другого — дивизионом командует. […] Пятиэтажный дом для комсостава. «Наверно, для нас»? Да, для нас землянка и… и сам сделаешь.
Расписаний занятий нет, руководства нет, пособий нет. Глупо и смешно сказать, что помощи нет. Кто ее дает? Чин не дает знаний. Чин — это не руководство. Кой-кого чин приучил к жестам. Кажется кой-кому, что жесты хороши и говорят за высокий класс знаний. А на деле, как глуп и невежествен кажется человек.
