Книга Платье цвета полуночи - Терри Пратчетт

Некогда лютая музыка пришла за старухой и её кошкой, о да, ещё как пришла, и люди, поспешившие на барабанный бой, выволокли старуху в снег, и обрушили ветхую лачугу, и сожгли её книги, потому что в них были картинки со звёздами.

А всё почему? Потому что пропал сын барона, а у госпожи Клацли не осталось ни семьи, ни зубов, и, если совсем честно, она самую малость подхихикивала. Так что все решили, что она ведьма, а жители Мела ведьмам не доверяли, и её вышвырнули в снег, и огонь пожрал соломенную кровлю хижины, страницы со звёздами, одна за другой, потрескивая, сминались и улетали в ночное небо, а старую кошку до смерти забили камнями. Той же зимой старуха умерла в снегу — она напрасно стучалась во все двери, ей так и не открыли, и поскольку надо же было где-то её похоронить, на месте хижины вырыли неглубокую могилу.

Но на самом-то деле старуха никакого отношения не имела к пропаже баронского сына, так? Ведь вскоре после того Тиффани отправилась в неведомую Волшебную страну, чтобы его вернуть, не правда ли? И теперь о старухе не вспоминали ни словом, верно? Но летом, когда люди проходили мимо этого места, цветы радовали взгляд, а пчёлы расцвечивали воздух медовыми красками.

Об этом не говорили. В конце концов, что тут скажешь? Что на могиле старухи расцветают диковинные цветы, а там, где девочка Болен похоронила кошку, кустится кошачья мята? Это прямо загадка, а может, даже и приговор, хотя чей приговор, и кому, и за что, и почему, лучше даже не задумываться и уж тем более не обсуждать. И, тем не менее, над останками предполагаемой ведьмы растут прекрасные цветы — как это возможно?

Тиффани таких вопросов не задавала. Семена стоили дорого, и лететь за ними пришлось неблизко, аж в Дверубахи, но она поклялась себе, что каждое лето яркая полянка в лесу будет напоминать людям о старухе, которую они затравили до смерти и похоронили здесь. Девушка не вполне понимала, почему это для неё настолько важно, но всем своим существом чувствовала: так надо.

Выкопав глубокую, безотрадную ямку в зарослях любиспеха, Тиффани огляделась по сторонам, не подглядывает ли за нею какой-нибудь прохожий, ранняя пташка, и обеими руками засыпала могилу землёй, раздвигая сухие листья и пересаживая позабудки. Вообще-то позабудки здесь не то чтобы уместны, но они быстро разрастаются, а это важно, потому что… кто-то за ней наблюдает. Главное — не оборачиваться. Тиффани знала: увидеть её невозможно. На памяти девушки только одному-единственному человеку удалось превзойти её в умении оставаться невидимой — и это была матушка Ветровоск. Да и туман ещё не развеялся, и шаги на тропе она бы непременно услышала. И это не зверь и не птица. Звери и птицы ощущаются совсем иначе.

Ведьме нет необходимости оглядываться, она ведь и без того всегда знает, кто стоит у неё за спиной. Обычно Тиффани с лёгкостью распознавала чужое присутствие, но сейчас все чувства до единого подсказывали ей, что тут нет никого, кроме Тиффани Болен, и отчего-то странным, непостижимым образом это ощущение казалось ошибкой.

— Слишком много работы и вечный недосып, — вслух произнесла она, и еле слышный голос вроде бы подтвердил: «Да». Словно эхо, вот только отражаться ему не от чего. Тиффани полетела прочь так быстро, как только позволяла метла, то есть на самом деле довольно медленно. Что ж, по крайней мере, бегством это не выглядело, и на том спасибо.

Уж не спятила ли она? Ведьмы об этом почти не говорят, но они постоянно настороже.

Спятить или, точнее, не спятить, это ж душа и сердце ведьмовства; и вот как всё устроено. Спустя какое-то время ведьма, которая, по-ведьминскому обыкновению, почти всегда работает в одиночестве, почти неизбежно начинает… вести себя странно. Разумеется, многое зависит от того, сколько прошло времени и насколько ведьма сильна духом, но рано или поздно она перестаёт различать, что правильно и что нет, что хорошо и что плохо, и правду, и последствия. А это ведь очень опасно. Так что ведьмам приходится поддерживать друг друга в состоянии нормальности — ну, по крайней мере, в том, что считается нормальным для ведьмы. Многого тут не требовалось: посидеть за чаем, попеть песни, прогуляться по лесу, и всё более-менее налаживалось, и ведьма могла спокойно разглядывать объявления о пряничных домиках в рекламном каталоге строительного подрядчика и не вносить немедленно залог.

Теперь в придачу ко всему прочему Тиффани тревожилась за свой рассудок. Она вот уже два месяца как не летала в горы и три месяца как не виделась с мисс Тик, единственной ведьмой, которая появлялась время от времени здесь, в холмах. А по гостям ходить времени не было. Слишком много работы. Может, в этом-то и фокус, думала про себя Тиффани. Если не сидеть сложа руки, то сходить с ума некогда.

Когда Тиффани вернулась к кургану Фиглей, солнце стояло уже высоко. Её ждало самое настоящее потрясение: Амбер сидела на склоне холма в окружении Фиглей и весело смеялась. Тиффани припарковала метлу в зарослях терновника, а между тем и кельда подоспела.

— Ты, надеюсь, не возражнёшь, — промолвила она, заметив выражение лица Тиффани. — Солнце — великий целитель.

— Джинни, твои утешания просто чудо что такое, но я бы предпочла, чтобы вы поменьше попадались ей на глаза! Она же разболтает другим!

— О, ей это всё помстится вроде как снами благодаря утешаниям, — невозмутимо заверила Джинни, — а кто прислухнется к тому, что мала девчура болтает про феечек?

— Ей уже тринадцать! — возразила Тиффани. — И этого нельзя допускать!

— Разве она не счастлива?

— Ну да, но…

В глазах Джинни блеснула сталь. Она всегда относилась к Тиффани с большим уважением, но уважение требует взаимности. В конце концов, здесь — курган Джинни, и земля, скорее всего, тоже её. Тиффани ограничилась тем, что напомнила:

— Её мать будет беспокоиться.

— Да ну? — отозвалась Джинни. — И что, её ма сильно обеспокоилась, когда позволила избить бедняжку до полусмерти?

Проницательность кельды здорово действовала на нервы. Тиффани часто говорили, что она уж больно востра, того гляди порежется, но неотрывный взгляд кельдиных серых глаз, пожалуй, искрошил бы и железные гвозди.

— Ну, мать Амбер, она… она не слишком умна.

— Я слыхала, — отозвалась Джинни. — Но у скотов мозга не густо, и однако ж лань с места не стронется, обороняя своего оленёнка, а лиса за своего лисёнка псу горло перервёт.

— У людей всё куда сложнее, — вздохнула Тиффани.

— Похоже на то, — согласилась кельда. В голосе её зазвучали ледяные ноты. — Ну что ж, утешания, похоже, свою работу делают, так что, мож, девчуре и впрямь пора вертаться в ваш сложный мир?

«Где ещё жив её отец, — напомнила себе Тиффани. — Я знаю, что жив. Он весь в синяках, но он дышит и, от души надеюсь, протрезвел. И когда же вся эта история закончится? Надо разобраться с проблемой раз и навсегда! У меня других дел полно! А днём мне нужно навестить барона!»

Отец Тиффани встретил их во дворе фермы; Тиффани обычно оставляла метлу привязанной к дереву снаружи, теоретически — чтобы, пролетая, не распугать кур, но главным образом потому, что так и не научилась приземляться достаточно ловко и не хотела позориться на глазах у зрителей.