Книга Унесенные за горизонт - Раиса Кузнецова

Я была ошарашена. Такая удача! Исполнение всех моих желаний! Я любовалась Игорем, как хорошей картиной. Его аристократизм буквально подавлял меня. Рядом с ним, красивым и породистым, я казалась себе невзрачной дворняжкой. Он подал мне небольшой, но тяжелый сверток, я машинально развернула его и увидела золотые монеты десятирублевого достоинства.

― Как странно, ― пробормотала я, ― тебе дали царские деньги?

― За границей они ценятся, как и раньше. Мне дали их для расчетов с капиталистами, а я решил немного сэкономить! Здесь сто рублей золотом. Я скоро вернусь, и вот увидишь, ― эти желтенькие кружочки еще нам очень пригодятся!

Я прекратила расспросы, посчитав себя дилетантом в международной торговле, но глухая тревога все же поселилась во мне. Она не покидала меня ни во время шикарного обеда, который закатил для меня Игорь в ресторане «Гранд-отеля», ни в парикмахерской при отеле, где по настойчивому желанию своего мужа я сделала первую в жизни завивку ― перманент. Потом мы долго, держась за руки, гуляли по городу, и я подумала: зачем же он так меня торопил, если поезд, оказывается, уходит в Ленинград поздно ночью? Спросила его об этом. Он обиделся:

― Неужели непонятно?! Когда все так чудесно получилось ― с кем, кроме тебя, моей любимой женщины, я мог поделиться радостью? Ведь это так естественно!

И тогда я решила поделиться своей «радостью».

― У меня задержка, ― сказала я.

Игорь замер, переваривая услышанное, и вдруг подхватил меня на руки и закружил. На улице были люди, и я придерживала подол, чтоб не открылись трусики. Потом он опустил меня на землю и, глядя в глаза, спросил:

― Это правда? Я буду отцом?

― Правда, ― сказала я.

― Еще раз повтори.

― Правда.

― Люблю тебя!

На вокзале мы еще успели поужинать в ресторане. Тут, перед разлукой, я уже забыла о сомнениях, думала о том, что по вечерам меня снова будут угнетать одиночество и тоска. Он заметил, что я загрустила, стал утешать, обещал ежедневно звонить. На перроне продавали цветы. Игорь купил их целую охапку и вместе со сдачей от десяти рублей торжественно мне вручил. Мы стояли у вагона и держали друг друга за руки. Потом долго целовались, зачем-то я открыла глаза и увидела на щеках Игоря мокрые дорожки слез.

― Просто не представляю, как проживу без тебя эти дни, ― сказал он и крепко обнял.

Поезд тронулся. Игорь догнал вагон, впрыгнул на ходу и, высунувшись с площадки, долго махал платком и что-то кричал мне, неподвижно стоявшей на платформе.

Необклеенные дела

«Уехал, уехал», ― всю дорогу от Москвы до Пушкино стучало в моей голове. Эти первые часы разлуки были и мучительны, и прекрасны. «И жизнь, и слезы, и любовь!» ― оказывается, это и про меня тоже.

Не помню, как дошла до помещения суда, поднялась к себе и быстро улеглась в постель. Но сон бежал от меня. Сделалось холодно и пусто на душе. Светлая грусть разлуки вдруг сменилась чувством потери, ощущением, что случилось что-то непоправимое. Как будто вернулась не с вокзала, где рассталась с любимым на неделю, а с кладбища.

Утром быстро позавтракала, оторвала два календарных листка. Суббота, I июня 1928 года ― надо было ехать в Москву за марками.

Уже одетая, в летнем пальто, в шляпке, я покрутилась перед трюмо и, полюбовавшись прической, вызвавшей вчера неподдельное восхищение Игоря, подошла к столу, где хранились пошлинные деньги.

Выдвинула ящик.

Сначала мне показалось, что у меня что-то со зрением, и, как слепая, ощупала рукой фанерное дно ― ящик был пуст. В панике принялась лихорадочно выдергивать другие ящики и вываливать их содержимое на пол. Но денег нигде не было. Ограбили, украли! Но кто, когда? Вчера, когда так спешно уехала? А может быть, раньше? Но нет! Я пересчитывала деньги в среду, а в четверг докладывала! Значит, вчера! Хоть и торопилась, но комнату закрыла на ключ, это-то я точно помню, потому что, вернувшись с вокзала, искала ключи в сумочке, а замок открылся не сразу, в нем что-то заедало. Неужели Нюра? Столько времени убирает комнаты и ни в чем не замечена! Кто же еще мог знать, что, не имея сейфа, я храню деньги у себя в комнате?

И тотчас же, во весь рост, перед моими глазами предстал «обновленный» с ног до головы Игорь.

Как была, в пальто, в шляпке, села на пол, на разбросанные бумаги, и заплакала.

Это были мои деньги, с отчаянием думала я. Не дала добровольно ― взял сам! Но откуда золотые, ведь он получил их на командировку, значит, поступил работать? И при этом ограбил меня? И поэтому плакал? О, эти крокодиловы слезы!

Злость и отчаяние душили меня. Надо заявить, и немедленно!

Полная решимости, спустилась вниз, в канцелярию. Но тут мной овладели сомнения. А вдруг я не права? Заявив подозрения на Игоря, я навсегда потеряю его ― ведь такое нельзя простить! Ах, отчего я не взяла у него номер телефона тетушки, у которой он собирался остановиться?

Заявлять? Не заявлять? Я сжимала руками чудовищно заболевшую голову и не знала, что делать. И вдруг ― телефонный звонок:

― Вас вызывает Ленинград, ― сообщила телефонистка.

Я облегченно вздохнула: значит, не он.

― Дорогая, я с таким трудом дозвонился, ― услышала я взволнованный голос Игоря. ― Послушай меня, не перебивай. Ты, наверное, обнаружила пропажу... Не волнуйся... Я взял это на всякий случай, боялся не застать Магду, а времени было мало, я забыл про субботу... прости... Они целы, боялся тебе отдать, испортить нашу разлуку... ― Он говорил, не давая мне вставить слова. ― Потерпи... Встречай меня утром пятого... Я непременно буду, и все будет в порядке.

― Как ты мог, как ты мог! ― кричала я, но он как будто не слышал и все повторял:

― Встречай в половине шестого, я буду, буду..., ― и разговор оборвался.

Я тупо смотрела на телефон, словно ожидала от него помощи, и не могла сдвинуться с места. Да и куда идти? Заявлять в милицию на собственного мужа!? Боже, какой позор! А если он пятого приедет? Тогда все обойдется без шума, он привезет деньги... И всего-то нужно подождать каких-то три дня... Поеду сейчас в Москву, куплю марки на деньги, что получила в пятницу, и оклею дела, которые назначены слушанием на понедельник и вторник, а в среду утром встречу его ― и сразу в банк. И все обойдется! Нельзя же, в самом деле, быть такой жестокой и сразу заявлять в милицию ― ведь он не скрыл свой поступок, а сразу о нем сообщил! Нельзя так жестоко наказывать человека, который ошибся...

Я съездила в Москву, привезла марки, обклеила ими не те дела, на которые они были внесены, а назначенные к слушанию раньше. Иски с большими пошлинами должны были слушаться только во второй половине июня. А к этому времени, подумала я, наведу полный порядок. Суммы, поступившие в понедельник и во вторник, вместе с полученной зарплатой тоже потратила на марки и осталась ночевать у брата в городе, чтобы не опоздать к поезду, с которым приедет Игорь. Брату о поступке Игоря рассказывать не стала.