Книга Мирабо - Рене де Кастр

К этим словам следует относиться с недоверием, как и ко многим другим утверждениям Мирабо, склонного ко лжи. Ясно одно: в тот день его дерзость превзошла все границы, поскольку, опасаясь чересчур тяжелых ответных мер, он сбежал из части.

В Париже, скрываясь под вымышленным именем, он имел наглость просить о помощи герцога де Нивернуа[13], одного из крупнейших вельмож Франции: любовница герцога, госпожа де Рошфор, была близкой подругой госпожи де Пайи. Салонный дипломат Нивернуа известил об этом Друга людей, тот пришел в ярость и принял меры. Господин дю Сайян, зять маркиза, попытался смягчить удар и добился от Шуазеля, в ту пору военного министра, чтобы санкции носили только дисциплинарный характер, а затем вызвался лично препроводить беглеца в Сент.

Сценарий был продуман заранее: Пьер-Бюфьера отправили с поручением. В письме, которое он должен был доставить маршалу де Сентеру, заключался приказ арестовать гонца и поместить его под стражу на остров Ре. Опыт пребывания в королевской тюрьме оказался не столь горьким, как рассчитывал Друг людей. Губернатор форта Ре, старый Бальи дʼОлан, поддался очарованию узника, охотно вел с ним беседы и стал ему другом.

У помощника коменданта, господина де Мальмона, была дочь: ее роман с Мирабо — прообраз романа Фабрицио и Клелии в Фарнезской башне[14]. Этим вполне объясняется и снисходительность Стендаля к пленнику с острова Ре. Через посредство Мальмонов Мирабо смог возобновить переписку с дочкой полицейского из Сента. Получив позволение гулять по острову, он быстро сумел пересечь пролив и попировать в Ла-Рошели, где, разумеется, наделал долгов.

Он также вызвался сражаться добровольцем на Корсике: Людовик XV только что купил этот остров у генуэзцев. Его жители, хотя уже долгое время находились под французским господством, потребовали независимости и взбунтовались.

Уже четверть века Корсика была полигоном для маневров; Сегюр принял там боевое крещение, Кастр командовал там войсками, а затем уступил свое место маршалу де Во, который и стал усмирителем острова. Под началом последнего Мирабо, вместе с Лозеном, будущим герцогом де Бироном, узнал, что такое война, вернее, герилья, поскольку корсиканская кампания велась отнюдь не по правилам великой стратегии, если не считать любовных сражений.

Не стоит терять время, рассказывая о его романах с дочкой генерала Чеккальди, с госпожой Шарден, женой военного интенданта, с двумя сестрами-корсиканками, якобы из хорошей семьи, со служанками и, наконец, из озорства — с монахиней.

Даже если сделать скидку на хвастовство, большинство сражений, в которых отличился Мирабо, происходили в постели, а не на поле боя.

Намереваясь написать впоследствии историю Корсики, он вел дневник своих походов и убеждал себя в том, что он прирожденный полководец. «Я рожден для войны, — уверял он. — Я получил от природы верный и быстрый глаз. Из всех книг, написанных на разных языках о войне, нет ни одной, которую бы я не прочел… Я могу предъявить свои записки обо всех областях этого ремесла, от важнейших военных предметов до мелочей, относящихся к артиллерии, инженерным сооружениям и снабжению».

Это бахвальство становится особенно пикантным, если уточнить, что сам бахвал командовал гарнизоном в Аяччо в тот самый день 15 августа 1769 года, когда в этом городе родился Наполеон Бонапарт!..

IV

Весной 1770 года Корсика была усмирена, и Мирабо отплыл в Прованс; он ступил на землю, которая первой признает его гений. Для начала он собирался отправиться к дядюшке Бальи и посетить тот самый замок Мирабо, имя которого жаждал носить.

Бальи принял его сдержанно; как все раскаявшиеся грешники, он не отличался снисходительностью; выходки Пьер-Бюфьера в Сенте его возмутили; он советовал маркизу отправить непокорного в Голландскую Индию — шансы вернуться из такой экспедиции были невелики. Пьер-Бюфьер был этим потрясен до глубины души. «Вы признались мне, — писал он позднее отцу, — что были готовы отправить меня в голландские колонии во время моего заключения на острове Ре; это слово произвело на меня глубокое впечатление и чудесным образом повлияло на всю оставшуюся жизнь. Что же я такого сделал в восемнадцать лет, что Вам в голову пришла подобная мысль?»

Задержавшись в окрестностях Экса, Оноре Габриэль захотел привлечь дядю на свою сторону. Никого не найдя в Мирабо, он вернулся в Экс вслед за письмом с просьбой о встрече: 14 мая 1770 года генерал с Мальты и лейтенант с Корсики оказались лицом к лицу.

Непоколебимый дядя не устоял перед обаянием племянника. «Я был очарован, — написал он на следующий день маркизу. — Не знаю, возможно, как говорят, у меня в сердце чехарда, но только оно сильнее бьется при взгляде на этого юношу. Я нахожу его некрасивым, но не страшным, и под его оспинами скрываются черты, сильно напоминающие бедного покойного графа (Луи Александра, он же Германик). Он схож с ним повадками, жестами, выражением…»

В первый день Мирабо вошел в милость к дяде благодаря чисто физическому сходству; в последующие недели он обворожил его духовно. Бальи прочел записки об истории Корсики, побеседовал о тысяче предметов с непокорным племянником, которого Друг людей прозвал «господин Ураган», и признался, что совершенно покорен: «Мне никогда не доводилось встречать столь умного человека. Либо это величайший насмешник в мире, либо он будет самым достойным в Европе претендентом на роль папы, министра, генерала сухопутных или морских войск, завоевателя земель. Он превзойдет Марка Аврелия, если не затмит Нерона».

Друг людей счел похвалы чрезмерными и не преминул написать об этом; Бальи же продолжил свою защитную речь: «Из этой головы так и сыплются идеи, некоторые из них совершенно новы… Он только что дал мне прочесть предисловие к „Истории Корсики“; уверяю тебя, что в двадцать два года ты не создал бы ничего подобного». Малоприятное заключение для литератора, который считал себя тогда самым знаменитым в Европе!

Бальи отвез племянника в замок Мирабо. Оноре Габриэль увлеченно осматривал земли, расспрашивал о возделываемых на них культурах, о нравах и обычаях.

В этот период буколического обучения произошла темная история. Бальи пригласил в замок еще и свою племянницу Луизу де Кабри — дочь Друга людей, родившуюся в 1752 году. Она провела юность в монастыре в Монтаржи, где получила весьма светское воспитание. Госпожа де Ремини, монахиня-доминиканка, подготовила ее не к жизни во Христе, а к галантным приключениям, словно ей было предназначено судьбой стать фавориткой короля, поспособствовав тем самым возвышению рода Мирабо. Друг людей тогда не слишком котировался, чтобы его дочь могла претендовать на вакантное место, которое потом займет госпожа Дюбарри. Кроме того, экономисты рассуждали о нравственности, но та способна сыграть злую шутку, если воздвигнуть ее на пьедестал физиократии.

Маркиз де Мирабо решил выгодно выдать замуж младшую дочь; с этой целью он вновь прибегнул к методу, оказавшемуся столь неудачным для него самого. Он выискивал подходящую партию, роясь в архивах Прованса.