Книга Мой крестный. Воспоминания об Иване Шмелеве - Ивистион Жантийом-Кутырин

Что затуманилась зоренька ясная,Пала на землю росой?Что призадумалась, девица красная,Очи блеснули слезой?

Он учил меня также скороговоркам:

Из-под топота копыт, пыль по полю несется.

На дворе трава, на траве дрова, на дровах сова.

Чтобы правильно произносить звук «р» не картавя, как большинство детей-эмигрантов.

Или еще подражая индюшке и индюку, он нарочно гнусавил, растягивал, «мямлил» пискливо:

– Федор, Федор, купи башмаки.

А индюк гласил бодро, громко, скороговоркой:

– В Туле были, не купили, теперь нечего покупать.

Современные педагоги настаивают на оппозиции между обучением и воспитанием, и развивают на эту тему умные теории, как реализовать эффективно то или другое. Ни тетя Оля, ни дядя Ваня не высказывали подобных воззрений передо мной, а просто действовали своим примером, как они сами жили, и также вдохновляли «исканию правды» своими песнями или сказками.

Было у Шмелевых радио, его установил наш знакомый электротехник Крячко[21]. Тогда мало у кого оно было. В те давние времена установка была сложным делом. Необходимы были разные аккумуляторы и к тому же специальные сухие элементы. За батареями надо было следить: подливать дистиллированной воды или, наоборот, кислоты. К аппарату присоединялась особая громоздкая антенна, которую надо было поворачивать в зависимости от погоды и от нахождения передающей станции.

Иногда звук ослабевал и надо было быстро крутить разные кнопки по циферблатам, чтобы его восстановить. Это раздражающее явление называли «фадингом».

Чтобы поймать музыку, тоже надо было «нащупать» ее по циферблатам и направить антенну надлежащим образом. Но, несмотря на все затруднения, радио приносило нам большое удовлетворение.

Дядя Ваня очень любил «Болеро» Равеля и «Персидский рынок» не помню чей, которые тогда довольно часто передавали «по волнам». Слушали мы также оперы. Ведь дядя Ваня некогда мечтал стать оперным певцом. И дома певал отрывки из «Руслана и Людмилы».

Раз дяде Ване предложили поставить фильм на его рассказ «Человек из ресторана». По этому случаю он решил мне показать фильм «Тарас Бульба». Мы ездили в кинематографическую залу на Елисейских Полях. На меня эта поездка и сам фильм произвели сильное впечатление.

Фильм «Человек из ресторана» не вышел. Дядя Ваня был очень требователен к искусству и не мог согласиться на трафаретные коммерческие приманки.

Мне думается, что дядя Ваня не отдавал себе отчета, чего стоили заботы его жене. Лишь после ее кончины, он осознал ее жертву. Он обвинял себя, что не отдавал ей должного как подруге жизни. Он всецело был поглощен своим писательским трудом и, как сам потом говорил: «прошел мимо жизни».

Действительно, тетя Оля воплощала преданность и любовь, щедро жертвовала своими силами и здоровьем, в любой момент была готова ответить на все желания, даже на прихоти и капризы своего мужа. Она готовила ему его любимые блюда. Кои требовали присутствия на кухне на ногах у плиты целыми днями. Так как у него были искусственные зубы (он часто шутил над поговоркой, что он, мол, может положить зубы на полку, то есть сделать то, что в народном сознании обозначает верх невозможности, как также поцеловать себе локоть), она долго отбивала бифштекс дном бутылки, протирала овощи через решетку.

Чего таить, дядя Ваня был гурманом, лакомкой, тетя Оля пекла ему пирожки: с луком, крутым яйцом. Мясом, рыбой и даже с вязигой, которую можно было найти в русских лавках. Тогда русских лавок было много разбросано по всему Парижу. Конечно, она варила кисели с разными экстрактами, в особенности с клюквенным. Она пекла также ватрушки, песочные торты с вареньем, воздушные пироги из взбитого белка, подправленные вареньем, она научила меня как взбивать белок одной вилкой до того, как он станет твердым. Мне было занятно ей помогать, я торчал на кухне и, приставая, как всегда, к ней с бесконечными вопросами – как, отчего, почему – многому научился я. Это была своего рода домашняя школа.

Париж. Ул. Республики. В квартире этого дома Шмелевы жили с 1934 по 1936. Здесь умерла Ольга Александровна.

По воскресеньям она потрошила и жарила курицу – также очень интересно – варила куриный бульон с потрохами. Иногда она готовила баклажанную икру. У нее был свой рецепт. Она пекла баклажан в духовке, снимала кожицу и рубила мелко с луком, петрушкой, укропом, и еще что-то делала, но не помню что. Я никогда ни у кого не ел такой вкусной баклажанной икры. У нее, думал я, был свой секрет, она, наверное, знала такое волшебное слово, как в сказках о скатерти-самобранке, от которого все блюда становились невероятно вкусными.

Чего тетя Оля только ни умела делать? У нее были золотые руки, несмотря на то, что пальцы ее были исковерканы артрозом. Мы звали ее «мастером Пепкой», то есть мастерицей на все руки.

Шмелевы соблюдали все православные праздники и, конечно, посты. Ездили на Сергиевское подворье исповедоваться и причащаться. Там недалеко жил богослов Карташев[22], с которым дядя Ваня всегда долго беседовал на религиозные темы. Как мне показалось из разговоров, его терзали сомнения – ему хотелось верить просто, как верил простой народ, как верила тетя Оля, но он не мог. Карташев был удивительным «расскащиком», если можно так выразиться. Когда он разъяснял какой-нибудь религиозный вопрос, можно было заслушаться. Все становилось ясным, и вместе с тем чудесным.

Его супруга, Павла Полуэктовна[23], была моей крестной матерью, но душевно сблизиться нам не удалось. Физически она мне напоминала богатую русскую красавицу-купчиху, как на картине у Кустодиева, которая висела на стене в кабинете у дяди Вани, немного высокомерную и нравоучительную. Но это, вероятно, только ребяческие предрассудки.

На Пасху тетя Оля пекла куличи, готовила пасху и меня научила, так что я и теперь сам готовлю пасху, ее вспоминая. У каждой русской семьи были свои навыки, как ее готовить. Мы ходили по знакомым, сравнивали по вкусу.