Книга Путь к процветанию. Новое понимание счастья и благополучия - Мартин Селигман

Нечто подобное происходило и в моей терапевтической практике. Когда-то я помогал пациентам избавиться от гнева, тревоги, печали. Я думал, что пациенты станут счастливыми. Но пациенты не становились счастливыми. Они становились опустошенными. Потому что навыки процветания, несущие положительные эмоции, вовлеченность, смысл, профессиональный успех и хорошие отношения с людьми, больше и шире навыков минимизации страдания.

Когда я только начинал работать, почти сорок лет назад, пациенты часто говорили мне: «Я просто хочу быть счастливым, доктор». Я менял их формулировку: «Вы имеете в виду, что хотите вылечиться от депрессии». Тогда у меня не было инструментов, позволяющих достичь благополучия и я был ослеплен учением Зигмунда Фрейда и Артура Шопенгауэра (лучшее, чего может добиться человек, – это освобождение от страданий). Я даже не понимал разницы и располагал только инструментами, позволявшими ослабить депрессию. Но любой человек, любой пациент просто хочет «быть счастливым», и это естественное желание сочетает в себе избавление от страданий и благополучие. Для исцеления, на мой взгляд, необходимо использовать весь арсенал – лекарственный и традиционной психотерапии, – позволяющий свести страдания к минимуму и дополнить его позитивной психологией.

Вот как я вижу психотерапию будущего, вот как я вижу исцеление.

Во-первых, пациентов необходимо предупреждать, что препараты и традиционная психотерапия могут лишь временно ослабить симптомы, а когда курс закончится, следует ждать рецидива. Поэтому очевидно, что важная часть терапии – научить пациента справляться со своим состоянием и нормально функционировать, несмотря на негативные проявления.

Во-вторых, лечение не заканчивается с прекращением страданий. Пациенты должны освоить специфические навыки, которые позволят им чаще испытывать положительные эмоции и вовлеченность, наполнить свою жизнь большим смыслом, достигать большего и улучшить отношения с людьми. В отличие от навыков минимизации страдания, навыки позитивной психологии имеют самоподдерживающийся характер. Они высокоэффективны как при лечении, так и при профилактике депрессии и тревожности. Еще важнее, что эти навыки не просто помогают в борьбе с патологией. Они – суть процветания и необходимое условие благополучия. Но кто научит им человечество?

Прикладная и фундаментальная психология: задачи и загадки

В 2004 году интерес общества к позитивной психологии заставил администрацию Пенсильванского университета задуматься о возможности им воспользоваться. На обсуждение был вынесен вопрос о введении новой ученой степени, и декан факультета естественных наук довольно едко заметил:

– Нужно добавить в аббревиатуру еще одну букву «П». В конце концов, психологический факультет занимается серьезной наукой. Мы же не хотим никого сбить с толку?

– Согласится ли профессор Селигман? – спросил декан факультета общественных наук. – Это в некотором роде оскорбление. Третья «П» ведь значит «прикладная» {22} – «магистр прикладной позитивной психологии»?

Но я совершенно не чувствовал себя оскорбленным и был рад еще одной букве «П». Хотя по замыслу основателя, Бенджамина Франклина, в Пенсильванском университете должны преподавать и «прикладные» науки, и «фундаментальные» (то есть «не приносящие пользы в настоящий момент») {23}, теория долгое время брала верх. И четыре десятка лет я был одиноким прикладником на факультете, где занимались почти исключительно фундаментальными исследованиями. Классический условный рефлекс, цветовое зрение, последовательное и параллельное зрительное сканирование, математические модели формирования у крыс навыков прохождения лабиринтов, иллюзия Луны, – все это считается у нас на факультете предметами, достойными изучения. Но при упоминании практики в высших научных сферах принято морщить нос, как на том обсуждении.

Изначально я пришел в психологию, чтобы облегчать людские страдания и умножать благополучие. Я думал, что неплохо подготовлен, но на самом деле мое образование не позволяло решить эти задачи. Мне понадобилось не одно десятилетие, чтобы исправиться и перейти от разгадывания загадок к решению задач, о чем я рассказываю ниже. Фактически это полная история моего интеллектуального и профессионального развития.

Она поучительна. Я поступал в Принстон в начале 1960-х, страстно желая изменить мир. Ловушка, в которую я попал, была столь коварной, что я ее не заметил и застрял в ней еще на два десятка лет. Меня интересовала психология, но исследования – наблюдения за студентами-второкурсниками и белыми крысами – казались мне слишком тривиальными. Тяжеловесов мирового класса следовало искать на факультете философии. Поэтому я выбрал философию, и, как многих других неглупых молодых людей, меня увлек призрак Людвига Витгенштейна.

Витгенштейн, Поппер и Пенсильванский университет

Кембриджский властелин философии Людвиг Витгенштейн (1889–1951) был самой харизматичной фигурой философии XX века. Он положил начало двум важнейшим направлениям. Витгенштейн родился в Вене, отважно сражался за Австрию и попал в плен к итальянцам. В 1919 году в плену он завершил работу над «Логико-философским трактатом» {24}, последовательностью пронумерованных сентенций, заложившей основы логического атомизма и логического позитивизма. Логический атомизм – учение о том, что реальность можно представить как иерархию неделимых фактов, а логический позитивизм – учение о том, что только тавтологии и эмпирически верифицируемые утверждения имеют смысл. За двадцать лет взгляды Витгенштейна изменились: в «Философских исследованиях» {25} он написал, что суть не в том, чтобы анализировать кирпичики реальности (логический атомизм), а в том, чтобы анализировать «языковые игры», в которые играют люди. Это был призыв обратиться к элементарной философии языка, систематическому анализу слов, которые произносятся обычным человеком.

Сердцевина обоих воплощений философии Витгенштейна – анализ. Задача философа – тщательнейшим образом анализировать основания действительности и языка. Мы не можем приступить к более масштабным задачам – рассмотрению таких проблем, как свобода воли, Бог, этика, красота (если это вообще возможно), – без предварительного анализа. «О чем невозможно говорить, о том следует молчать» – гласит «Трактат».

Личность Витгенштейна привлекала не менее, чем значительность его воззрений {26}. Лучшие кембриджские студенты собирались у него, чтобы видеть, как он расхаживает по своей аскетичной комнате, изрекая максимы, взывая к нравственной чистоте, мастерски отвечая на вопросы, будучи при этом совершенно косноязычным. Студентов увлекало сочетание блестящего ума, яркой внешности, необычной притягательной сексуальности и какой-то возвышенной непрактичности (он отказался от огромного фамильного состояния). Они влюблялись и в человека, и в его взгляды. (Общеизвестно, что студенты учатся лучше, если влюблены в преподавателя.) Эти студенты, в 1950-е годы наводнившие научный мир, вершили судьбы англоязычной философии следующие сорок лет, передавая собственные заблуждения ученикам. Витгенштейнцы определенно задавали тон на принстонском факультете философии и внушали нам догмы своего учителя.