Книга Мэрилин Монро. Блондинка на Манхэттене - Адриен Гомбо

Загадка женщины на балконе

Где были отсняты первые фотографии серии? По мнению Роберта Стайна, возле отеля «Глэдстоун»: Мэрилин Монро стоит на балконе, облокотившись на перила. Она действительно жила в этом отеле и именно здесь обсуждала с двумя друзьями детали предстоящего репортажа3. Глядя на снимки, понимаешь, что она чувствует себя комфортно, как дома. Тем не менее версия Стайна вызывает у меня сомнения. Дело в том, что на фотографии, снятой в ванной комнате, на Мэрилин — халат отеля «Амбассадор». Ровно год спустя Сесил Битон будет фотографировать ее именно в этом отеле. Но на снимке Битона мы видим точно те же шторы и обои, что и на фотографиях Файнгерша. Даже если Мэрилин согласилась предстать перед Эдом Файнгершем в новом свете и позволила ему краешком глаза заглянуть в ее личную жизнь, все же определенную границу она обозначила. Она не пустила фотографа к себе «домой» и предпочла встретить его на нейтральной территории. Эта декорация помогла ей справиться со своей ролью актрисы.

Вот она на фотографии: кремового цвета платье, между пальцами дымится сигарета. Это редкий снимок — знаменитая блондинка в фильмах почти никогда не курит. В отличие от Марлен Дитрих с ее хрипловатым, «по-взрослому» чувственным голосом, эротизм Мэрилин носит скорее невинный характер. Но фотография — не кадр из фильма, и актриса с сигаретой в руке словно дает нам понять, что она человек гораздо более зрелый, нежели это угодно большому экрану. Эдди смотрит на Мэрилин, слегка обдуваемую ласковым весенним ветерком. Она рассеянно провожает взглядом проезжающие мимо машины, в том числе желтые такси. Кажется, сейчас сорвется и улетит прочь столбик пепла с ее сигареты. С балкона хорошо слышен шум улицы. С ностальгической полуулыбкой она посматривает вниз, словно прикидывает: высоко я забралась? Эту фотографию можно было бы озаглавить «Одиночество на вершине» («Lonely at the top», как говорят американцы). Но вот она вздыхает, гасит окурок о перила, закрывает стеклянную дверь и задергивает за собой шторы. Мэрилин исчезает в непроницаемой тишине. Вот только...

То же место, то же платье, та же сигарета. Манхэттенская блондинка стоит с прямой спиной, крепко держась руками за перила. Смотрит за горизонт и улыбается радостной детской улыбкой. Теплый ветер играет муслином юбки и лохматит волосы. Утром она лишь наскоро причесалась, потом закурила и поспешила открыть окно, за которым бушует ни с чем не сравнимая нью-йоркская весна. Она подносит сигарету ко рту, еще немного расправляет плечи и, закрыв глаза, делает затяжку. В легкие входит не дым сигареты — в них проникает весь город! Щелчком бросив вниз окурок, она возвращается в комнату, оставив открытой балконную дверь. Заказывает себе завтрак. Эти две фотографии можно озаглавить «Нью-Йорк принадлежит мне».

Три снимка, снятые с интервалом в несколько секунд. Но между ними — пропасть. На первом Мэрилин печальна. На втором и третьем — чрезвычайно весела. С одной стороны, головокружительная тоска большого города. С другой — магнетическое воздействие Манхэттена. Возможно, Эду Файнгершу удалось подловить момент, когда актриса о чем-то задумалась. Возможно, услышав щелчок «Никона», она повернула к нему голову и ее лицо осветилось улыбкой. И она тут же предложила ему картинку — даже две картинки — для серии «Нью-Йорк принадлежит мне». Две позы, проникнутые высокой энергетикой. Но точно так же не исключено, что композиция «Одиночество на вершине», впоследствии легшая в основу знаменитого постера, есть результат актерской игры. Кроме того, мы вполне допускаем, что в ту секунду на Нью-Йорк — и на настроение Мэрилин — наползла туча, впрочем, быстро рассеявшаяся. Актриса прогнала меланхолию и вернулась в веселое расположение духа. Тогда придется допустить, что ни «Одиночество на вершине», ни «Нью-Йорк принадлежит мне» не являются постановочными фотографиями.

Будь они сняты в разное время, мы, может быть, и поверили бы в непосредственность реакций Мэрилин. Но мы знаем, что они делались практически одна за другой. И потому судить по ним о том, что в тот миг чувствовала, о чем думала актриса, нельзя. Единственный вывод, который мы можем сделать, заключается в том, что миф о Мэрилин слишком неоднозначен, а возможности затеянного Файнгершем и Стайном проекта оказались в силу этого ограниченными. «Незнакомая Мэрилин» и «подлинная Мэрилин» — разве это одно и то же лицо? И следует ли утверждать, что «знакомая Мэрилин» насквозь фальшива? И здесь на сцену выступает Норма Джин.

Ибо миф о Мэрилин неразрывно связан с мифом о Норме Джин. Если Мэрилин — это фасад, маска, гламурное создание, то Норма Джин — вполне реальная личность. За блондинкой Мэрилин, залитой потоками искусственного света, скрывается темноволосая Норма Джин — живой, невинный и страдающий человек. Мэрилин внушает желание. Норма Джин — сострадание. Ее поклонник мечтает о том, чтобы стать единственным, кто сумеет за гримом кинозвезды увидеть хрупкого ребенка и узреть Норму Джин там, где все остальные видят лишь Мэрилин. В самых смелых своих фантазиях он заводит с величайшим секс-символом всех времен и народов чистую и целомудренную дружбу. Он презирает хищников, которых интересует только тело, потому что для него Мэрилин — прежде всего человеческая душа, нуждающаяся в утешении. Шлягер Элтона Джона «Свеча на ветру», написанный Берни Топином, как раз и построен на основе мифа об этой всеми обожаемой и очень печальной женщине, которая одиноко взирает на расстилающуюся внизу бездну, готовая сорваться и улететь сухим листом под порывом нью-йоркского ветра. Припев снова и снова повторяет слова про «свечу на ветру, которой некуда деваться под дождем». «Они заставили тебя сменить имя», — утверждает первый куплет. «Самой трудной твоей ролью стало одиночество. Голливуд сотворил звезду, но ей пришлось заплатить за это собственной болью», — настаивает второй. Наконец в третьем появляется тот самый идеальный зритель: «Прощай, Норма Джин! Помни о парне из двадцать второго ряда, для которого ты больше чем секс-бомба. Ты — больше чем Мэрилин Монро».

История и судьба этой песни не так просты. Образ «свечи на ветру» Берни Топин заимствовал из журнальной статьи, посвященной жизни Дженис Джоплин. Годы спустя Элтон Джон обратится к тексту песни, чтобы почтить память Леди Ди. Словно «свеча на ветру» выражает не столько сущность Мэрилин, сколько мечту преданного мужчины защитить отважную, но хрупкую женщину от превратностей жизни. Цикл, отснятый Эдом Файнгершем, по большей части выдержан в той же тональности, что третий куплет песни. Фотограф делает нас тем самым зрителем из двадцать второго ряда, который смотрит на легендарную актрису не так, как смотрят на нее другие; для него она гораздо больше чем «секс-бомба» Мэрилин Монро... Ее зовут Норма Джин, и это она, печальная и уязвимая, стоит на балконе гостиничного номера. В глубине души она тянется к нам, ей нужна наша помощь. В 1990 году Патрик Режье, изучивший эти фотографии, не случайно в своей статье в «Монд» вспомнит имя Нормы Джин: «Норма Джин Мортенсен предстает перед нами такой, какая она была на самом деле: хрупкой куклой, пойманным воробышком, пугливым, но не утратившим веселости».

Но знаем ли мы, какой «на самом деле» была Норма Джин Мортенсен? И можно ли считать доказанным, что Мэрилин Монро была менее «реальной», чем Норма Джин? А что, если «Норма Джин» была лишь одной из граней цельной личности — ни стопроцентно реальной, ни полностью фальшивой? А «незнакомая Мэрилин» была не «подлинной Мэрилин», а всего лишь «другой Мэрилин»? Действительно, если правда, что Норма Джин сотворила Мэрилин Монро, то так же справедливо и обратное утверждение. И Элтон может сколь угодно искренне оплакивать за фортепиано гибель непонятой любимицы публики, это не меняет того факта, что Норма Джин, по которой он скорбит, остается «нашей Мэрилин Монро». Величайшей в истории кинематографа звездой и легендой — куда менее уязвимой, чем свеча на ветру. Фотографии Файнгерша, порой окрашенные печалью, рассказывают нам историю свободной 29-летней женщины, с любопытством открывающей для себя Нью-Йорк. Делая кадр за кадром в поисках «неизвестной Мэрилин», фотограф создает стройную и цельную легенду — легенду о Мэрилин Монро. О культовой фигуре мирового кинематографа, сотканной из множества элементов, находящихся в неустойчивом равновесии: это и «Прекрасное дитя» Трумена Капоте Норма Джин, и экранная секс-бомба, приносящая «Фоксу» баснословные прибыли, и еще какие-то полупризрачные фигуры наподобие загадочной Зельды Зонк... Где же истина? Может быть, в словах, принадлежащих самой Мэрилин? «Я могу заставить свое лицо делать что угодно, как вы можете взять чистый холст и нарисовать на нем картину», — сказала она.