Книга Групповая гонка. Записки генерала КГБ - Валерий Сысоев

Чайковская, как мне тогда казалось, была ближе к театральному миру, нежели к спортивному. Поэтому в сравнении с другими тренерами того времени в ней чувствовалось больше образования, больше понимания жизни, больше вкуса. А та же Тарасова, как и ее отец Анатолий Владимирович, была прежде всего сгустком воли к победе и характера: только глазом повела — и все лежат по стойке смирно.

Когда годы спустя я пришел работать в Спорткомитет к Грамову и отвечал у него за зимние виды спорта и фигурное катание в том числе, то невольно оказался между Чайковской, Тарасовой и Натальей Дубовой. Выдержать ту истерию, когда все трое великие и все — антагонисты, было непросто. У той же Тарасовой правда всегда была лишь одна — своя. Татьяна, безусловно, великий тренер, но я довольно быстро понял, что в основе ее существа лежит, как это было и у папы, театральная деятельность. Да такая, что Немирович-Данченко вместе со Станиславским, театром Эстрады и цыганским театром «Ромэн» нервно курят в сторонке.

Только в те годы мне предстояло по-настоящему понять, насколько причудлив и многогранен мир фигурного катания в целом. Я бы назвал его глубоко семейным и в то же время публичным. В нем существовали такие механизмы отношений между спортсменами и тренерами, что стоило только затронуть эту тему, тебя разорвали бы на куски. Во всяком случае я тогда очень хорошо понял, что в эту область фигурного катания, если она не затрагивает какие-то глобальные моральные устои общества, не надо лезть вообще. Надо было вовремя понять, что любой артистический мир — он именно таков. И лучше не заглядывать за кулисы и не перетряхивать чужое белье. Потому что в этом мире царят свои законы и свои нравы.

* * *

Работая в «Динамо», я довольно быстро научился даже определять по внешнему виду человека, входящего в мой кабинет, какой вид спорта он представляет. Понятно, что узнать борцов по сломанным ушам или боксера по сбитому носу, большого ума не надо. Мне стало интересно наблюдать за тем, как люди двигаются, как себя ведут. Есть, допустим, стойка боксера — все сопутствующие движения выдают ее моментально. Велосипедистам тех времен была свойственна довольно сильная закрепощенность верхнего плечевого пояса. Связано это было с тем, что классический руль требовал от человека положения, при котором постоянно зажата грудная клетка, диафрагма. Позже руль модифицировали: велосипедисты эволюционно пришли к тому, что вытянутые руки раскрепощают корпус и работа в целом становится более функциональной.

Борцы — это всегда скрытая, но совершенно ощутимая взрывная сила. А вот люди, связанные с видами спорта, требующими большой выносливости, как правило не были слишком резкими и говорливыми — они тягучие, спокойные. Когда народу на каком-то из политических мероприятий первый раз был представлен Владимир Путин, и он вышел на сцену, первое, что я тогда зафиксировал на подсознательном уровне, что у него походка борца. Движения человека, который только что оставил ковер, но внутренне все еще готов к поединку.

Когда я снова стал работать в Спорткомитете, уже у Марата Грамова, мы, помню, столкнулись с тем, что в стране имелся явный дефицит малых весовых категорий в разных видах борьбы. Начали искать спортсменов в Якутии, где генетически люди очень предрасположены к борцовским дисциплинам. Правда, когда их начали привозить на сборы, выяснилось, что все якуты — завзятые курильщики.

Для меня в процессе той работы становилось все более и более очевидно, что у каждой нации есть свои двигательные особенности. Встречаются исключения, но общая тенденция от этого меняется не сильно. В Чувашии всегда имелись ходоки — сухие, легкие, выносливые. А среди представителей Северного Кавказа ходоков или бегунов насчитывалось не так уж много.

Когда в Сигулде, где не без моего участия была сооружена первая в нашей стране санно-бобслейная трасса, возникла необходимость начинать осваивать сани и боб, нам казалось, что самое функциональное — привлекать в эти виды спорта бывших автогонщиков и мотогонщиков. Вроде тоже скорость, схожее управление снарядом. А люди от пережитого в желобе стресса начинали сходить с ума. Уже потом, когда наши специалисты разложили на составные части всю механику бобслейного спорта, стало очевидно, что вести поиски нужно совсем не в технических видах. А в легкой атлетике. Брать метателей, толкателей ядра — то есть людей с большой и хорошо проработанной мышечной массой. Потому что одна из главных составляющих в бобслее — разгон.

Из таких вроде бы мелочей складывалось профессиональное понимание спорта.

* * *

Работая до прихода в «Динамо» в Спорткомитете, я понемногу стал разбираться даже в футболе. Говорю «даже», потому что этот вид спорта всегда были антагонистом по отношению ко всем остальным. Проще говоря, есть виды спорта, которым просто завидуешь. Тому, что они существуют в более комфортных условиях, например. Или не требуют чрезмерных лишений — в отличие от тех же лыжных гонок или велосипеда, где ты постоянно либо в холоде, либо по колено в грязи, либо на дикой жаре и кроме этого тащищь на себе целую гору всевозможного оборудования.

Футболисты были прежде всего избалованы вниманием. Когда Павлов уходил в отставку с должности председателя Спорткомитета, и на Лужнецкой набережной народу официально представляли нового председателя Спорткомитета Марата Грамова, перед нами, помню, выступал бывший секретарь ЦК Михаил Васильевич Зимянин. В конце своего выступления этот пожилой уже человек сказал: «Футбол и хоккей — дело всенародное. Шутки с ними опасны».

Та фраза очень сильно врезалась мне в память. Когда я пришел в «Динамо» из спортивного отдела, где занимался в основном велосипедом и лыжами, и когда уже потом в московском «Динамо» стал курировать хоккей, затем футбол, а впоследствии создавал первый в России профессиональный клуб, то понял, как мало я вообще знаю об этих видах спорта. И стал смотреть на происходящее совершенно другими глазами. Нет, у меня не сменилась позиция в отношении перекоса, существовавшего между футболом, хоккеем и остальными видами — особенно с учетом футбольных результатов. Но я окунулся в аудиторию людей, приходящих на стадион, интересующихся футболом, болеющих за него.

Когда мы говорим о футбольной аудитории: «От слесаря — до академика» — это ведь действительно так. Это действительно невероятного масштаба народное явление — в полном смысле этого понятия.

Я встречал тренеров, которые могли подозвать к себе футболиста и сказать ему: «Ты жене дома-то скажи, что если будешь так хреново играть, то в очереди на квартиру я переставлю тебя на 151-е место. А могу на третье». То есть люди прекрасно понимали, что очень многим мужчинам свойственно находиться под влиянием женщины — примеров хватает как в спорте, так и вне его. И что через женщину можно повлиять на игрока так, как не сумеет даже самый великий тренер.

У меня самого был почти анекдотичный случай, когда мы с Николаем Николаевичем Озеровым безрезультатно бились за то, чтобы Льву Ивановичу Яшину присвоили звание Героя Социалистического Труда — очень хотели, чтобы Яшин успел получить эту награду при жизни. И когда уже совсем потеряли уверенность в том, что из этой затеи что-то получится, Озеров сказал: