Книга Вадим Негатуров - Александр Бондаренко

Понятно, почему заводчане завидовали тем своим коллегам, которые были отобраны на «Кранлод» — тут тебе и интересная работа, и высокие заработки, и командировки, а также — заграничное обучение и повышение квалификации. К тому же люди изначально верили в лукавую перестройку, и думалось — да и официально изо всех сил пропагандировалось, — что «застой» сменится ускоренным оздоровлением всей общественной жизни, что государство уберет лишние и бесполезные тормоза и советский народ, во всей полноте реализуя свой творческий и научный потенциал, действительно сможет сделать родную страну одной из самых передовых и процветающих мировых держав.

На фоне всех этих ожиданий можно было подумать, что Вадиму наконец-то по-настоящему повезло…

Между тем у него тогда и в личном плане наметились перемены, как он надеялся — положительные.

— С Вадимом мы познакомились на заводе, — рассказывает Юлия, его вторая бывшая жена. — Я пришла туда работать, была у него подчиненной, если можно так сказать, потому что он был тогда уже заведующим научной лабораторией, ну и вскоре начался у нас «служебный роман»…

Негатуров привлек и заинтересовал Юлию своей неординарностью, собственной своей непохожестью на других людей.

— Он был очень глубокий человек, духовно глубокий и интересный прежде всего своим широким кругозором, — рассказывает Юлия. — Видно было, что это не пустышка, что человек имеет внутренний стержень. Я так поняла, что самым главным для него было познание себя и познание окружающего мира и он по-настоящему стремился во всем разобраться. Изучал какие-то восточные направления философии, какие-то ритуалы, читал Коран, различные индийские учения, мы с ним вместе ходили на курсы антропософии. С ним было очень интересно! И, кстати, где бы он ни находился, у него всегда в руках была книга. Читал он не просто так — а всегда с карандашом или маркером желтого цвета и подчеркивал самые интересные, нужные моменты. После его чтения книга оставалась испещренная вот этими желтыми пометками… Я ему говорила, что мне после него было очень легко читать. Всю литературу, даже ту, которая по-настоящему нужна, охватить невозможно, а после его прочтения я могла просто выхватывать глазами всё самое важное, какие-то очерченные им абзацы. Это касалось и каких-то религиозных учений, и каких-то философских трудов…

И еще, в отличие от многих наших собеседников, Юлия хорошо знакома с поэтическим творчеством бывшего своего супруга:

— Вадим писал стихи. Такие стихи не пишутся просто так — пошел на бал, увидел прекрасную девушку, вдохновился и написал стих… Это всё было вымучено, давалось даже не по́том, а кровью. Всё выстрадано, рождено в мучениях. Это всё личное. Мне он много стихов посвятил, но они не опубликованы — лежат у меня.

Встреча эта оказалась, как говорят политики, «судьбоносной» — довольно скоро Вадим и Юлия поженились. У них обоих были дочери от предыдущего брака. При этом Ксюша, дочь Юлии, давно уже считает Вадима своим по-настоящему родным отцом.

— С папой никогда не было скучно, — вспоминает она. — С ним можно было поговорить на любые темы. Если какой-то вопрос беспокоил, что-то нужно было решить, те же уроки или домашнее задание — и в школе, и в институте, — то сначала он заставлял нас самих думать, потом, когда видел, что трудно получается, тогда садился и на бумажке расписывал, допустим, математику. Математика была у него любимая, и мы иногда специально ждали, что папа должен прийти домой и всё объяснить — это было понятнее и гораздо интереснее, чем в школе. Нет, он не злился, когда приходилось объяснять — он любил это. Конечно, у всех бывают моменты, когда объясняешь несколько раз одно и то же и тебе это надоедает… Но и тогда крика не было, а было просто жесткое заявление: всё, больше объяснять не буду! Дальше думайте сами. Мы к нему приходили, советовались по любой теме, по любому вопросу. Он обычно садился в кресло и начинал рассказывать. Эти разговоры длились часами, и невозможно было остановиться, потому что так много было информации, столько всего интересного! Философские вопросы, объяснения касательно религии — православной веры, в частности, — он очень много мог об этом поведать. Вообще, о каких-то таких вещах, с которыми он столкнулся в жизни или кто-то ему рассказывал. А когда мы с друзьями родителей собирались вместе за большим столом, все только и ждали: «Вадим, Вадим», потому что он был заводилой, всегда что-то интересное придумывал, шутил, смеялся…

Ксения говорит, что ее просто поражало совершенно особенное отношение Негатурова к людям:

— Я им восхищалась в том плане, что он всегда мог найти контакт и связь, достичь взаимопонимания с людьми очень разного уровня. Если мне встречался «не мой» человек, условно говоря, — какой-то люмпен, — я его старалась отстранять от себя и с ним не общалась, считала это ниже моего достоинства. А он легко находил контакт с совершенно разными людьми. Это мог быть профессор философии — а мог быть простой кочегар или водитель, вообще какой-нибудь абсолютно грязный, нетрезвый человек — и тем не менее Вадим всегда мог найти не только подход к нему, но и какие-то точки соприкосновения. Он находил в себе умение принять этого человека, увидеть в нем личность, увидеть в нем, в конце концов, человека себе равного. У него никогда не было какого-то отторжения людей, высокомерия по отношению к окружающим. И это при том, что у него были свои социальные предпочтения, политические убеждения, четкие взгляды на жизнь…

К сказанному можно добавить, что подобное отношение к людям характерно для истинно православного человека. И вот — стихотворение, очень многое объясняющее:

Человек — это дом, где Душа обитает. Коль безпечна Душа — то заявится вор: Злобный дух, что над а́довой бездной летает, Дом займет, ну а Душу изгонит во двор…

И Душе ни ученый, ни маг не поможет Всё вернуть и вселиться в свой собственный дом. Есть единственный способ — Спасение Божье — — Это вера в Христа, это жизнь со Христом…

Стихотворение снабжено авторской сноской, которую приводим в оригинальном правописании: «Автор знает, что по нормам современного Русского Языка данное слово следует писать не через З, а через С, но сознательно использует в подобных словах (здесь и в дальнейшем) дореволюционную („до-Ленинскую“) орфографию, в которой приставка БЕЗ не имела формы БЕС. Автор, даже невольно, не желает славить беса („беспечность“ = „опекаемость бесом“)».

И всё бы, наверное, было бы хорошо в этой новой жизни — но вот однажды Юлии зачем-то понадобилось встретиться не то с экстрасенсом, не то с гадалкой. Женщина эта сказала ей так: «Вы вообще не должны были встретиться! Вы существуете настолько в разных мироощущениях, в различном менталитете — вы просто разные. И как могло так получиться, что вы еще и притянулись друг к другу?»

Не то чтобы это мистическое предупреждение подействовало решительным образом, но как-то напрягло — словно бы какой-то знак беды появился, прозвучал сигнал об опасности, какое-то туманное предостережение возникло… И хотя на это предостережение тогда и внимания-то особого не обратили, в памяти оно почему-то осталось.