Книга Смерть тоже ошибается... - Фредерик Браун

— Молодец!

Он вернулся с двумя стаканами в руках. Мне не следовало больше пить, но я не успел ему об этом сказать, а теперь неудобно было отказаться. А наливал он столько же, сколько Хоуги. Я поблагодарил его и поставил свой стакан на стол возле граммофона.

— Цирк катится к чертям, Кэри, — промолвил я. — Все пьют из стаканов, а не из горла. Даже Хоуги.

— Я могу себе позволить стакан. Сегодня я при деньгах, это надо отметить, Эд. Знаешь, сколько карточных фокусов я провернул? Почти два гросса, по пятьдесят центов за штуку вместо двадцати пяти.

— Отлично.

Кэри опрокинул выпивку и не заметил, что я отставил свой стакан.

— Слушай, Эд, — сказал Кэри, — ты нормально себя чувствуешь?

— Конечно.

— Глаза у тебя какие-то странные. Может, мне кажется? — Он взглянул на часы: — Осталось четыре минуты. Успею посидеть. — Он едва не рухнул на стул.

«Болотный огонь» закончился, и я достал другую пластинку.

Я взял стакан и сделал глоток виски. Когда я поставил его обратно, то чуть не пролил виски, потому что под стаканом оказался какой-то маленький предмет, лежавший на столе возле граммофона. Я отодвинул стакан и взял эту крошечную штучку. Это был один из кубиков для игры в кости из прозрачного красного пластика, размером не более четверти дюйма. Я поискал второй из пары, но его там не было.

Кэри видел, как я подобрал кубик, и объяснил:

— Один из пары, с которой я выполнял карманный трюк со стаканчиком и игральными костями. Второй кубик я потерял, а без него фокус не получится. Возьми себе, если хочешь, или выброси.

Не знаю, зачем он мне понадобился, но я сказал «спасибо» и положил кубик в карман жилета. Пластинка закончилась. Кэри встал и потянулся.

— Назад в окопы, — вздохнул он. — Оставайся и слушай музыку, если хочешь. Может, я зайду разок-другой в перерывах. Кстати, можешь еще выпить.

— Спасибо, — кивнул я. — Передавай привет Скитсу.

Он вышел, а я просмотрел десяток альбомов и выбрал пластинку Гарри Джеймса, раннего Гарри Джеймса. «Блюз Мемфиса», «Сонная девчонка» и все такое. Я прослушал только несколько из них и заметил, что мой стакан пуст. У меня возникло желание снова наполнить его из бутылки в кухне, но я сообразил, что лучше не надо, а то не смогу ходить по прямой.

Я еще послушал музыку и почувствовал легкое головокружение. Этого было достаточно, чтобы я начал гадать, каково это — напиться по-настоящему. Несколько раз я был близок к этому состоянию, но никогда не переходил границу. Стоит или не стоит? Я достал из кармана маленький красный кубик. Решил, что подброшу его и, если выпадет маленькое число — один, два или три, — пить не стану. Если выпадет большое — четыре, пять или шесть, — выпью. Зажав кубик в кулаке, я потряс рукой, но слабо сжал пальцы, и маленький кубик выскочил из них. Описав в воздухе дугу, он со стуком упал на линолеум посередине комнаты. Я видел, как кубик упал, но не заметил, куда он откатился.

Я выругался и выключил граммофон. Опустился на пол и стал заглядывать под стоявшие в комнате вещи. Наконец я увидел кубик далеко под столом, и чтобы дотянуться до него, мне пришлось практически лечь на пол. Только убрав его обратно в карман, я вспомнил, что так и не посмотрел, какое выпало число.

Ну и черт с ним! Я отнес стакан обратно в кухоньку и плеснул себе виски, но не так много, как раньше. А поскольку рядом никого не было, я налил стакан воды, чтобы запить алкоголь.

Я послушал еще несколько пластинок и растянул эту порцию надолго. Головокружение не усилилось. Мне показалось, будто я даже чувствую себя как-то трезвее. Наверное, подумал я, я могу пить, как джентльмен, но все равно лучше не перебирать.

Очень хотелось, чтобы Ли Кэри вернулся, но его не было. Мне нужно было с кем-нибудь поговорить. Теперь-то я знаю, что виной тому была выпивка, но я чувствовал, что мне есть что сказать. Например, о женщинах. Но Кэри так и не пришел. Я глотнул виски, закрыл фургон и направился на аллею.

Похоже, дела в цирке пошли хуже. Поток толпы поредел, не считая посетителей у рекламной сцены сайд-шоу, куда уже никто не зазывал, потому что зрителей и так было больше, чем нужно. В обычный вечер мы бы уже начали закрываться. Через часок, а может и быстрее, все закончится.

Туман густел. Все вокруг по-прежнему выглядело призрачным, окруженным нимбами и казалось столь странным и удивительным, что мне хотелось непременно с кем-нибудь об этом поговорить.

Карусель и паровозик уже перестали работать. Это аттракционы для детей, поэтому они закрываются раньше всех. Я прислонился к будке, где продавались билеты на карусель, и постарался проанализировать ситуацию. То есть подумать обо всем, что касается Риты. Я хотел ее увидеть. А почему бы и нет? Черт возьми, она такая же стерва, как и остальные. То, что Рита честно признается, что ей нужны только деньги, не делает ее лучше других, ведь так? И если она идет на свидание с кем-то другим, почему бы мне не посмотреть шоу? Это должно все изменить.

Я сделал длинный крюк вокруг аллеи, чтобы не идти мимо киоска дяди Эма. В стрип-шоу начиналось последнее на сегодня выступление. Рита была на рекламной сцене вместе с другими девушками. Из-под халата виднелись ее стройные, белые, обнаженные лодыжки. Она не заметила меня в толпе. Чарли Уилер махнул рукой девушкам, делая знак, что пора заходить в шатер, и начал рекламировать последнее шоу вечера. Все было на уровне. Они не собирались снова выходить и зазывать посетителей. Я понял это, потому что Чарли отсоединил микрофон чуть ли не раньше, чем перестал орать.

Я дождался, пока он уйдет, чтобы он меня не заметил, а потом последовал за последними зрителями. Кассира я не узнал и понадеялся, что и он меня не знает. Я положил на полочку полдоллара, взял билет и шагнул в шатер.

Внутри царил полумрак. Стульев не было. Зрители — и я — стояли возле каната, натянутого на шесть футов перед сценой с черным бархатным занавесом. За сценой кто-то завел граммофон, подключенный к внутренней радиосистеме. Это была типичная чувственная, томная музыка, которая обычно сопровождает шоу девочек. Это продолжалось минуту, видимо, для создания соответствующего настроения. Затем занавес поднялся. Там были две девушки, но Риты среди них не оказалось. В сцене была заложена какая-то идея, я уже не помню, какая. Вряд ли кого-то в тускло освещенном шатре могла интересовать какая бы то ни было идея. Девушки были в украшенных блестками трусиках-танга и прозрачных марлевых бюстгальтерах, разрешенных законом. У них действительно были красивые тела. На просмотр отводилось секунд пятнадцать, а потом черный занавес опустился.

Зазвучала музыка «Мой ангел», и занавес снова поднялся. На подиуме находилась одна Рита. Наверное, она изображала ангела. Рита стояла лицом к зрителям, протянув к ним руки, и какая-то мерцающая ткань, напоминающая крылья, падала на ее обнаженные белые руки, доходя до пояса трусиков, к которым крепилась с обеих сторон.

Тело Риты было очень белым и таким красивым, что от этого зрелища перехватывало дыхание. По крайней мере, у меня перехватило. Вместо бюстгальтера на ней был кусок белого тюля, завязанный на шее и свисавший почти до талии. Он был почти полностью прозрачным. Такие идеальные полушария груди иногда можно было наблюдать у античных статуй в музее, но не стоило рассчитывать или надеяться увидеть их где-то еще.