Книга Рыдания усопших (сборник) - Людвиг Павельчик

Почему?

Так… есть соображения.

А что, у тебя такой же большой дом, как вон тот? спросил я скорее из вежливости, чем из любопытства и указал на внушительных размеров гранитное здание, архитектурой напоминающее дворец, у входа в которое рядком сидела целая толпа разномастно одетых людей всех возрастов.

Да ну нет, конечно, устало ответил Хегле, не удостоив жителей дворца и мимолетного взгляда. В таких сооружениях живут целыми родами; люди эти, как правило, величавы и, за редким исключением, являются подданными старого Графа. Я же одинок, все те, кто мог бы разделить со мною дом, либо нашли прибежище в других городах, либо и вовсе не добрались еще сюда. Дом, правда, достаточно большой – отец мой планировал в будущем тоже в нем поселиться, но теперь, думаю, его часть отведут тебе… Ведь мы, можно сказать, родные люди!

Как так?

Да-да, вздохнул почему-то Хегле. – Выходит, что так.

Не успел я выразить ему свое сомнение по поводу только что выданной им информации, как внимание мое привлекла еще более удивительная вещь, заставившая меня на время забыть и о самом Хегле, и о его странных речах. Дело в том, что на противоположной стороне узкой улицы, чуть впереди себя, я увидел Оле. Он шел, испуганно, но не без любопытства озираясь, в сопровождении какого-то заросшего косматой бородой старика в полотняной рубахе и прихрамывающей на правую ногу кривобокой старухи, все время норовящей взять его под руку. Старики вели себя так, словно только что встретили с поезда долгожданного гостя, не отходили от него ни на шаг, то и дело заглядывали ему в глаза, ища в них одобрения своим действиям, и по очереди обирали соринки с его поношенной, грязной рыбацкой тужурки.

«Если он все это подстроил, подумалось мне, то мастерски… Хотя зачем бы вся эта толпа народу стала в угоду ему бросать свои дела и дурачить заезжего парнишку?»

Первым моим побуждением было окликнуть Оле и спросить у него, что он обо всем этом думает, но что-то удержало меня от этого. Возможно, я просто стеснялся случившегося со мной провала памяти, да и история с Йонкой явно не способствовала укреплению нашей с ним дружбы. Мне показалось, что особой любви к атаковавшим его старикам Оле не испытывал, поглядывая на них настороженно и заблаговременно увертываясь от назойливых попыток старухи войти с ним в телесный контакт.

Хегле поймал направление моего взгляда.

Это тот малец, что пришел вместе с тобой? Кто он?

У меня появилось желание щелкнуть его по носу, но я сдержался – в конце концов, Хегле кажется совсем не плохим парнем, и вопросы его, пусть и несколько навязчивые, вполне закономерны.

Это – Оле, мой приятель. Его отец рыбачит в том поселке, где живет мой дед, и мы часто проводили свободное время вместе. Но я, право, не знаю, что ты имеешь в виду, говоря, что он пришел вместе со мной. Я ведь уже говорил тебе, что не помню, как здесь оказался, и был бы очень удивлен, скажи мне кто-нибудь, что я пришел сюда своими ногами.

Хегле рассмеялся.

Так всегда бывает. Но потом ты все вспомнишь… Только, чур, не биться в истерике и не бросаться в драку!

Так это была все же твоя затея?!

Упаси Бог!

Тогда почему же я должен броситься на тебя?

Он пожал плечами.

Не знаю. От отчаяния или по глупости.

Я махнул рукой и решил до поры не обращать внимания на множащиеся вокруг меня загадки когда-то все само собой разрешится.

Через некоторое время мы повернули направо, и вскоре Хегле остановился перед невысоким зданием серого камня, прячущимся за густо разросшимися кустами какой-то дикой ягоды. Архитектура дома была очень необычной, впрочем, как и все в этом странном городе. Декоративные, не несущие никакой функции башенки на плоской кровле придавали жилищу Хегле вид кукольного домика, а узкие стрельчатые окна фасада завершали картину сказочного мини-замка. У посыпанной гравием дорожки, ведущей через крошечный сад к дому, была вкопана железная скамейка, при виде которой у меня вдруг заныли ноги.

Присядем? спросил я моего спутника, ступая на дорожку.

Как хочешь. Скамейка, в принципе, задумана для гостей, но ты можешь передохнуть на ней, поскольку в дом тебе все равно еще нельзя.

Почему это? обиделся я, удивленный таким негостеприимством.

Потому что ты еще не причащен, последовал спокойный ответ Хегле. – Как только Графиня наденет тебе на голову венок – а произойдет это позже, на Главной площади – ты сможешь тут поселиться вместе со мной. Да-да, думаю, так и будет.

Не скажу, что испытывал дикое желание разделить с Хегле сомнительный уют его каморки, но, как уже сказано выше, я решил не лезть на рожон и не пытаться пока диктовать кому-либо свою волю. Сначала надо разобраться с тем, где я вообще нахожусь, и что из себя представляют эти графья… Я почти не сомневался в том, что речь идет о каких-нибудь нравственно распавшихся проходимцах, воцарившихся среди психически больных отщепенцев и возомнивших себя богами. Не исключено, что всем этим сидящим, лежащим и бродящим повсюду полулюдям-полутеням скармливается какое-нибудь снадобье, лишающее их воли и способности адекватно реагировать на происходящее. Но как же, черт возьми, нас-то с Оле сюда занесло? Не иначе, как действует какая-то банда, добывающая мнимым графам новый материал для их бесчеловечных опытов. Да вот Хегле, к примеру, чем не член такой банды? Он был первым, кого я увидел в этом странном краю, полном расфуфыренных, искусственных марионеток, он привел меня в чувство и сопровождает теперь в моей первой экскурсии по этому огромному сумасшедшему дому, словно Белый Кролик Алису в Стране Чудес. Наверняка ему поручено присматривать за мной, дабы я не сбежал…

Тут я вспомнил о моей неудавшейся попытке побега и, погрустнев, впился взглядом в линию горизонта, странно изогнутую и тоже словно бы декорированную, как и все вокруг. Удастся ли мне когда-нибудь вновь очутиться по ту сторону проклятой границы, прочность которой так восхвалял мой провожатый?

Хегле по-своему истолковал мою печаль:

Не волнуйся, прием у Графини ты не пропустишь, и могу заранее сказать, что это будет самый запоминающийся прием из всех, на которых ты когда-либо бывал.

Не сомневаюсь.

Небо вдруг посерело, и в воздухе запахло какой-то мерзостью, напоминающей отраву для крыс. Не чувствовалось ни малейшего ветерка, кусты и деревья стояли не шелохнувшись, словно вырезанные из картона, и ни одной, даже случайно заблудшей, птицы я не различил в их по-осеннему вялой листве. Люди, до того преспокойно наслаждавшиеся ничегонеделанием на улицах города, вдруг разом заспешили куда-то, засуетились и стали один за другим исчезать в тусклых чревах своих жилищ, глотающих их комичные фигурки, словно кит стайки рыбешек. Все это выглядело так, будто кто-то невидимый дал беспечным горожанам сигнал расходиться, и они не смели его ослушаться. Хегле тоже с тоской взглянул на, должно быть, манящий его узкий вход в его берлогу, но остался стоять у скамейки.