Книга Время шаманов - Аве Бак

─ Что, просто ушел?

─ Ну, да. Побил их всех, их там всего девять человек, и спокойно ушел.

─ А они что?

─ А что они, – валялись на полу. Бабы прямо какие-то, а не мужики! – Заключил Армен.

─ Ладно, веди к их старшему.

Худой высокий наголо побритый субъект, в длинной оранжевой одежде и в больших темных очках ожидал их в одном из залов ДК.

─ Добрый день, майор милиции Колчанов. Что тут у вас произошло.

─ Здравствуйте, – тихо ответил проповедник, – я, в принципе, уже обо всем рассказал.

─ Рассказал, – влез Армен, – а показания подписывать не хочет!

─ Почему? – Майор пристально посмотрел на собеседника.

─ Это против нашей веры. Мы не будем писать вам о нем и больше ничего не скажем.

─ Тогда в следующий раз он вас всех поубивает.

─ Может быть, но он не человек. Вам не понять. Это демон, – тот, кто противостоит Великому Будде. Мы сами станем сражаться с ним.

─ Сражаться… – Крякнул недовольно Колчанов. – Насилие запрещено законом.

─ Мы найдем духовное оружие. Мы оказались слабы от внезапности, а теперь будем готовы.

─ Как хотите. Лица не разглядели?

─ Нет.

─ Пошли, Армен!

─ Чего-то он не договаривает! Армен, разберись потихоньку, – кто, где проживает. Там, наверное, есть мальчишки, а у них обеспокоенные их поведением родители. В общем, найди слабое звено и расколи на откровенные показания. – Велел Колчанов, усаживаясь за руль.

─ Да, Михаил Иванович. Я, значит, когда пришел к ним, смотрю все в синяках и подтеках. Драка была, говорю. Молчат. Сейчас всех заберу, пригрозил, короче. Там пацан один аж заплакал. Тогда проповедник пригласил меня выйти. А на улице он рассказал в чем дело. Ну, чтобы обезопасить от подозрений общину.

─ Видишь! Уже есть у нас один плакса. Займись им.

«Вот и еще один знак твоих дел, шаман. Теперь откровенный и жестокий. Ты не прячешься, не подставляешься специально, но не прячешься. Ты проявляешь себя, хочешь, чтобы тебя увидели. Ну, предположим, увидели. Что еще? Хочешь, чтобы тебя увидели многие, чтобы люди заговорили о тебе? Бред, бред. Не туда меня понесло. Ого, уже два часа дня. Заеду-ка за Лизой, скоро освободится с работы».

Он столкнулся с женой в коридоре поликлиники.

─ О, нежданный гость! Ты к кому? – удивилась Елизавета Аркадьевна.

─ К кому? За тобой. Не рада?

─ Перезвонил бы хоть. А то бы разминулись. Кстати, интуиция у тебя зверская. Вот скажи, Миша, чего ты за мной вдруг приехал?

─ Не могу ответить, ноги привели.

─ И правильно привели. Я нашла врача невропатолога Чаликова Антона Сергеевича, который смотрел в 1950 г. Николая Карасева.

─ Ну-у-у!

─ Баранки гну! Ты на машине?

─ Да.

─ Едем. Он готов нас принять и поговорить. Ждет в своей квартире. Адрес у меня.

* * *

Они сели в гостиной в квартире старого врача. Колчанов, Лиза и Чаликов.

─ Спрашивайте, Михаил Иванович. Я уже почти полвека жду этого вопроса. Верите? Полвека. Мне семьдесят шесть лет и пятьдесят из них я вижу эту картину, как из больницы увозят мальчишку умирать домой. Основная вина на покойном главвраче, Белике. Но есть и моя.

─ А вы знаете, что мальчик выжил?

─ Знаю, конечно. Я даже разговаривал с человеком, который его вылечил.

У Колчанова екнуло сердце.

─ Вы разговаривали с шаманом?

─ Он был шаман? Я этого не знал. Его называли дед Боря. Так он мне представился. Маленький, узкоглазый старичок, очень неграмотно, но более-менее внятно говорил по-русски.

─ Почему вы пошли к нему, Антон Сергеевич?

─ А как я мог не пойти? – Чуть вспылил старик. – Я что дубина бесчувственная! Не мог себе простить, что увезли мальчишку из больницы. – Повторил он уже тише. – Я пришел в воскресенье в дом по Соломенной улице. Калитка была приоткрыта, и я ступил во двор. На бревне сидел маленький нерусский старичок. «Дома ли хозяева?» – спросил я, «Нету! Анька нету! Колька спит!» – «А вы кто?» – «Дед Борька я, квартирант» – «Как мальчик, Николай Карасев?» – «Жив, здоров! – бодро ответил мне старичок. – А ты доктор?» – «Да, я врач. Откуда вы знаете?» – «Дед Борька много знать, очень многа, – засмеялся старичок, – не бойса, доктор. Колька жить, я его лечить и уже он здоровый» – «Как же вы могли его вылечить, он же был, по сути, при смерти?» – спросил я, находясь в состоянии огромного удивления. «Тут эта хвороба – смерть, а в тайга люди многа болеть от гарячая голова. Дети болеть, девки болеть. А я лечить всех. Никто не умирать. Никто!» – «Простите, а чем же вы лечите менингит?» – спросил я у него. «Нет! Ты не знаешь и не уметь так лечить! Трава, песня, вода, птица, бубен. Так не знаешь! – Категорически ответил он. – Иди в дом. Смотри Колька, чтоб ты спокойно уходить». – Пригласил старик. Я вошел в дом, где увидел лежащего на кровати мальчика. Он спал. Ровное спокойное дыхание, нормальный для сна пульс, отсутствие температуры. Все свидетельствовало, что дело пошло на поправку. «Уходить ты, – старик показал на дверь, – не ходить сюда никогда!».

Больше я в этот дом не приходил. Я вообще уволился из этой больницы и всю жизнь проработал в районной поликлинике.

─ Понятно, – Колчанов помолчал. – А почему вы всю оставшуюся жизнь ждали этого вопроса?

─ А потому, мил человек, что я как невропатолог был абсолютно уверен, что этот случай неизлечим. Или смерть или серьезные последствия для мозга. Неужели, спрашивал я себя этот случай нигде и никогда не выплывет? Скажите, – вдруг спросил пенсионер, – а не изменился ли мальчик после выздоровления, я имею в виду его поведение.

─ Из того, что мне известно, да! Были изменения. Он стал замкнут, зол, очень силен физически, но учился на отлично. Умер в девятнадцать лет.

─ Все же умер. Изменения закономерны, а смерть? Может быть, какие-то разрушительные процессы в организме были замедленны, законсервированы на время, но болезнь собрала свою жатву.

─ Спасибо, мы пойдем, – Колчанов поднялся.

─ Да, да, конечно. Я еще хочу вам кое-что сказать. Вы простите, если это будет выглядеть глупо. С той поры, ну, с того посещения дома на Соломенной…, меня долгие годы преследовала странная фобия. Как только я оказывался один где-то вечером или ночью мне сразу виделось, что меня начинает преследовать злой, мохнатый зверь. Размером со среднюю дворнягу. Он бежал за мной, дышал в спину. Казалось, вот-вот вопьется зубами в загривок. Теперь уже прошло, но один в темноте я быть не могу. Сплю только со светом. Извините.