Книга Маленький городок в Германии. Секретный паломник - Джон Ле Карре

К сему Шоун скрепкой прикрепил записку, полученную из подотдела, занимавшегося поиском людей, с краткой биографией злосчастной фройлен Эйх. Бывшая школьная учительница, она некоторое время работала на британские оккупационные власти, будучи секретарем ганноверского отделения Общества англо-немецкой дружбы, а в 1962 году удостоилась от Лондона медали за заслуги в деле укрепления взаимопонимания между народами.

– Еще одна англофилка огребла по полной программе, – пробормотал Тернер.

Далее следовала длинная, хотя и составленная наспех сводка из сообщений по радио и новостных бюллетеней. Но и их Тернер изучил с тем же пристальным вниманием. Складывалось впечатление, что никто (по крайней мере из тех, кто присутствовал в городе) не мог внятно объяснить, что послужило причиной столь яростного мятежа, как неясным оставалось, почему гнев толпы обрушился в первую очередь именно на библиотеку английской литературы. Разного рода демонстрации теперь стали привычными на улицах немецких городов, но не столь буйная вакханалия насилия. Даже федеральные власти вынуждены были выразить «глубокую обеспокоенность» случившимся. Герр Людвиг Зибкрон, министр внутренних дел, изменил своему обыкновению хранить по любому поводу молчание, чтобы во время пресс-конференции заявить «о наличии повода для очень серьезной тревоги». Сразу же было принято решение предоставить дополнительную защиту всем официальным и полуофициальным британским организациям и их зданиям, как и жилым кварталам, где обитали англичане, на всей территории федеративной республики. После некоторых колебаний посол Великобритании согласился ввести для сотрудников дипломатического представительства добровольный комендантский час.

Отчеты об инциденте полиции, прессы и даже самих участников бунта безнадежно противоречили один другому. Они утверждали, что все началось спонтанно – коллективное возмущение усугубилось и переросло в действия из-за одного только слова «британская» на вывеске библиотеки. Совершенно естественно, подчеркивали они, что по мере стремительного приближения дня принятия решения в Брюсселе, политика противодействия созданию Общего рынка, которой придерживалось Движение, приняла специфически антибританские формы. Другие клялись, что заметили сигнал. Якобы кто-то начал размахивать из окна белым платком, и нашелся даже свидетель, видевший, как из-за здания мэрии была запущена ракета, рассыпавшаяся затем красными и золотистыми искрами. Для одних толпа рванулась под воздействием позитивного импульса, для других она «размеренно потекла», для третьих была охвачена волнением. «Их возглавляли из центра, – докладывал один из старших полицейских чинов. – Периферия не двигалась, пока не пришел в движение центр». «Те, кто находился в центре, – сообщала станция «Вестерн радио», – сохраняли хладнокровие. Все акты вандализма совершала небольшая группа хулиганов, располагавшаяся впереди. Затем и остальные почувствовали себя обязанными последовать за ними». Только в одном сходились все: погром начался, когда музыка зазвучала громче всего. Одна из женщин-свидетельниц предположила, что именно музыка и послужила для толпы призывом к началу действий.

С другой стороны, корреспондент «Шпигеля», выступая по «Северному радио», рассказал никем больше не подтвержденную историю о том, как серый автобус, арендованный таинственным герром Мейером из Люнебурга, доставил в центр Ганновера отряд «из тридцати отборных телохранителей» за час до начала демонстрации. Эта охрана, состоявшая частично из студентов, частично – из фермеров, образовала «защитное кольцо» вокруг трибуны оратора. И те же специально отобранные люди начали беспорядки. Таким образом вся акция была вдохновлена лично Карфельдом. «Это откровенная декларация, – настаивал журналист, – что отныне Движение желает маршировать только под собственную музыку».

– А эта Эйх, – сказал Тернер после паузы. – Какова была последняя информация о ней?

– Она настолько хорошо себя чувствует, насколько можно ожидать после случившегося.

– И насколько же хорошо?

– Это все, что мне сообщили.

– Отлично!

– К счастью, ни сама Эйх, ни библиотека не являются объектами ответственности британских представителей в Германии. Библиотеку основали вскоре после оккупации, но почти сразу передали немцам. Ею не владела и ее никак не контролировала наша администрация. В ней нет ничего британского.

– Значит, они сожгли книги, принадлежавшие им самим.

Шоун отозвался внезапной улыбкой.

– А ведь верно, – сказал он. – Если разобраться, так и вышло. Это полезное замечание. Мы могли бы даже посоветовать отделу по связям с прессой использовать его.

Зазвонил телефон. Шоун снял трубку и поднес к уху.

– Это Ламли, – сказал он, прикрыв микрофон рукой. – Портье сообщил ему о твоем приходе.

Но Тернер, казалось, не слышал его. Он изучал очередную телеграмму. Это была краткая телеграмма – два абзаца, не более. На ней стоял гриф «Лично для Ламли» и пометка «Срочно». Тернеру передали только копию.

– Он хочет переговорить с тобой, Алан. – Шоун протянул ему трубку.

Тернер прочитал текст один раз, потом снова вернулся к началу для повторного изучения. Затем он поднялся, подошел к металлическому шкафу и достал небольшой черный, еще не использованный блокнот, который сунул в один из обширных карманов своего легкого костюма.

– Тупица, – тихо сказал он уже от двери. – Когда ты научишься наконец внимательно читать поступающие телеграммы? Пока ты тут беспокоишься о каких-то дрянных огнетушителях, у нас возникла проблема с перебежчиком. – И он протянул Шоуну розовый листок, чтобы тот тоже прочитал телеграмму. – Это измена. Ясно как божий день. Сорок три папки с досье пропали, причем все как минимум секретные. А одна – зеленая – относилась к совершенно секретным досье. Для строго ограниченного круга сотрудников. Ее нет на месте еще с пятницы. Подозреваю, что дело было тщательно спланировано.

Оставив Шоуна стоять с телефонной трубкой в руке, Тернер громко протопал по коридору в сторону кабинета начальника. У него были глаза пловца – очень светлые, словно все краски из них вымыло морской водой.

Шоун смотрел ему вслед. Вот что получается, решил он, когда слишком сближаешься с подчиненными. Они оставляют жен и детей дома, используют грязные выражения в рабочих помещениях и играют в свои игры по общим правилам. Он положил трубку, но только чтобы тут же снять ее снова и набрать номер отдела по связям с прессой. Это Шоун, представился он. Ш-О-У-Н. У него появилась вроде бы неплохая идея по поводу погрома в Ганновере, которую можно использовать во время пресс-конференции. Если подумать, к нам не имеет никакого отношения желание немцев жечь собственные книги… Ему это показалось хорошим образцом всем известного английского чувства юмора. Да, Шоун. Ш-О-У-Н. Не за что. Быть может, пообедаем как-нибудь вместе?

Перед Ламли на столе лежала открытая папка, а свою стариковскую руку он держал поверх нее, как клешню.

– Мы ничего о нем не знаем. У него нет даже личной учетной карточки. Для нас его просто не существует. Он не прошел самой простой проверки, не говоря уж об особой. Мне пришлось запросить его бумаги из отдела кадров.