Книга Наган и плаха - Вячеслав Белоусов

Там они и пропали.

Дурачась, передразнивая друг друга, аукали им на разные голоса сначала с восторгом и с завистью, потом с ревностью и даже со злорадством, косясь на раздосадованного артиста. А устав, поневоле занялись каждый своим, разбившись на группы.

К слову сказать, не всех всполошил сей лирический инцидент. Две полненькие подружки Маргариты Львовны, Верочка и Ноночка, попорхали, попрыгали на палубе и зашушукались, озабоченно оглядывая оставшихся представителей мужской половины. И было отчего. Резавшиеся в шахматы на корме райкомвод Аряшкин и зав контрольной комиссии Манкаев, возле которых время от времени демонстрировала прелести худосочная прима Элочка; придя в себя от толчка баркаса в берег, не завершив эндшпиля, бросили доску с рассыпавшимися фигурами, лихо разнагишались и ахнулись с гиканьем в воду, подымая фонтаны брызг.

Следом за Странниковым высадился на берег энергичный десант матросов во главе с Егором Ковригиным. Заученно и спешно расстелили коврики в тени деревьев, разнесли закуски с винами и водкой, принялись расставлять палатки.

Лишь Задов не скрывал разочарования. Развлекаемый Анной Андреевной, молодящейся матроной, с которой играл ещё в комедиях Антона Павловича, и подоспевшей Эллочкой, бренчавшей на гитаре, разлёгся он на коврике, пристроил голову в коленях верной блондинки, погрустил положенное, а затем, оживая, разлил красного вина, приподнялся на локотке с первым тостом, подозвал державшегося особняком Глазкина:

— Прошу вас, председатель! Идите, идите к нам! — произнесено было в тон настроению, грусть по несбывшемуся рождала и велеречивость, и ностальгию. — Несмотря ни на что, выпьем за надежду! Вам она тоже не помешает в кресле председателя губернского суда! Ждут вас великие дела, а без надежды на успех…

— Вынужден вас огорчить, — сухо и с вызовом прервал его Глазкин, наливая себе водки в стакан и кланяясь дамам. — Ставя цель, я всегда рассчитываю силы. Вот залог моего успеха! Суд — лишь очередная ступень. Я рад, что свершилось, но моя цель выше!

И он залпом осушил стакан, ошеломив женщин, пришедших в восторг.

— Браво! — тут же подхватил и Задов. — Губерния с нетерпением ждёт такого председателя! Прежний, я слышал, тютя был известный…

— Не стоит ворошить прошлое, — опять оборвал его Глазкин и наполнил свой стакан: где уж успел, но был он заметно на взводе и его переполняли чувства. — Я долго шёл к цели. Не всё было гладко на моём пути. Увы, дорогу преграждали завистники и соперники, к тому же у каждого в шкафу свой скелет. Но мой не сковывает рук!

— Ах, Павел Тимофеевич, голубчик! — всплеснула руками Анна Андреевна. — Как это красиво и откровенно. Как чудесно всё это произнесено! У всех, у всех и розы, и шипы! Замечательно!

Она дотянулась до председателя губсуда и, загадочно подмигнув, успела чмокнуть его в щёчку. Тот не отстранился, принял за должное, поднял стакан:

— Я предлагаю тост за перемены! Не скрою, пришёл в суд не удовлетворить тщеславие, а вершить историю нашей губернии. Застоялись её колёса, обросли рутиной, необходимо завертеть их стремительней! Наводнение, которое мы победили, прибавило всем силы, заставило поверить в невозможное… Я понял, на что способен!..

— Ах, как хорошо! Как мило! — зааплодировала, подавшись его порыву, Анна Андреевна и выхватила гитару у Эллочки. — Можно, я спою для вас?

— В такой день всё можно, — подал ей бокал красного вина Глазкин и не выпускал, пока, привалившись к нему грудью, не выпила она до дна из его рук.

Он грохнул вдрызг стакан о землю и демонстративно расцеловал актрису, как ни морщился Задов.

— Пойте сегодня только для меня! — скрестил он руки на груди и принял позу известного французского императора.

Дрожа от чувств, она взяла аккорд:

…И много было нас. Горбуньи и калеки, Чтоб не забыли их, протиснулись вперёд, А мы, красивые, мы опустили веки, И стали у колонн, и ждали свой черёд.

Вот смолкли арфы вдруг, и оборвались танцы… Раскрылась широко преджертвенная дверь… И буйною толпой ворвались чужестранцы, Как зверь ликующий, голодный, пёстрый зверь!

— Анна! — остерегающе крикнул Задов, как ни был хмельным, почувствовал он неладное в словах песни и попробовал привстать, протестуя или запрещая, но слаб был порыв, отвалился артист на подушки, не совладав с собой, а Глазкин махнул на него рукой:

— Пустое! Продолжайте! Я хочу!

Но певица и не думала останавливаться и не обращала внимания на то, что творилось вокруг, глаза её прикрылись, запрокинутое в небо лицо пылало жаром, она, вероятно, ничего не видела и не слышала, вся отдавшись овладевшей ею эйфорией:

Одежды странные, неведомые речи! И лица страшные и непонятный смех… Но тот, кто подошёл и взял меня за плечи, Свирепый и большой, — тот был страшнее всех!

С Глазкиным происходило неладное — он будто застыл, сцепив зубы и напрягшись, ледяными сделались его глаза, сжались кулаки. Он даже отстранился от певицы, и гневный рык вырвался из его нутра. Но Верочкой и Ноночкой это было воспринято за уместное подыгрывание актрисе, а Эллочка даже зааплодировала, не сдержавшись, крикнула «браво!». Лишь Задов, дотянувшись до стакана вина, осушил его наполовину и опрокинул на коврик, безвольно разжав пальцы.

А певица продолжала:

Он чёрный был и злой, как статуя Ваала! Звериной шкурою охвачен гибкий стан, Но чёрное чело златая цепь венчала, Священный царский знак далёких знойных стран.

О, ласки чёрных рук так жадны и так грубы, Что я не вспомнила заклятья чуждых чар! Впились в мои уста оранжевые губы И пили жизнь мою, и жгла меня Иштар!..[7]

Анна Андреевна уронила голову на грудь, зашаталась вполне натуральственно, гитара вывалилась из её ослабевших рук, и сама бы она оказалась на траве, не подхвати её Глазкин.

Оставить равнодушными зрителей сей миг, конечно, не мог; рукоплесканиями, криками, визгом наградили певицу, а Глазкин, не владея собой, жадными поцелуями покрыл её полураскрытые, словно в ожидании губы.

Неизвестно сколько бы длилось безумство, не прерви его жёсткий злой голос:

— Пируете без меня?

Наблюдавший за ними не одну минуту, Странников тяжело дышал, прислонившись спиной к дереву. Казалось, он только что гнался за кем-то, долго бежал и теперь приходил в себя. Выглядел ответственный секретарь неважнецки: те же закатанные до колен штаны на грязных уже ногах, взлохмаченная голова без шляпы, исцарапанное бледное лицо.