Книга И настанет веселое утро - Ирина Токмакова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Мы сейчас выучим песенку. – И заиграл. И запел. Он пел тихим голосом смешную песенку:
Ребята быстро выучили песенку про ослика. А потом Степан Степанович рассказал им, что у него есть сын и что его сын – лётчик, он воюет с фашистами и с фронта прислал Степану Степановичу песню, которую любят петь лётчики. Это была взрослая, серьёзная песня. Но Степан Степанович спел её ребятам, и они запомнили припев и подпевали:
А вечером, когда все легли спать и тётя Нюра вышла из комнаты, был такой разговор.
– Тамара, а Тамара… – шептал Валя. – Это что – сокол?
– Птица такая.
– Тамара, а про какой же тогда самолёт мы пели? Ведь про него поют, что он сокол, а как это – самолёт и сокол?
– Наверно, такой волшебный самолёт, – шепчет в ответ Тамара. – Как птица. У него белые железные крылья.
– И он ими машет, да?
– Машет. И на них красные звёзды.
– И он убьёт всех фашистов?
– Убьёт. И тогда приедет моя мама.
– И моя?
– И твоя…
Степан Степанович стал приходить к ребятам часто. Ребята полюбили его. Им всё нравилось в старом учителе: и как тихо и мягко он разговаривает, и как красиво поёт, и как прямо и ровно ходит – как военный. Только маленький Валя никак не мог выговорить его имени и отчества правильно. У него получалось что-то вроде «Сметан Сметаныч». Ребята так и стали звать своего учителя – Сметан Сметаныч. За глаза, конечно. А то ещё обидится. Они ведь не со зла, а просто передразнивают Валю.
Репертуар
Однажды, когда Сметан Сметаныч пришёл на урок, с ним вместе появилось непонятное слово: «репертуар».
– Нужен же репертуар, – говорил он тёте Нюре и Вере Александровне. – Помилуйте, как же так – просто взять и выступать?
Потом на урок прибежала Олеся и тоже говорила: «Репертуар, репертуар».
Ребята толком ничего не поняли. Но с этого урока стали не просто все хором петь песни, но каждый ещё дополнительно разучивал свою песенку или стишок.
Инночка-красавица выходила на середину коридора и объявляла:
– Моцарт. «Колыбельная». – И начинала петь тоненько-тоненько:
Валя тоже выходил на середину. Он читал стихи. У него получалось так:
То есть «взял барашек карандашик». Смешно, конечно, но над ним не смеялись. Хвалили даже. Валя ведь маленький.
А Тамара танцевала под музыку.
Когда Степан Степанович играл что-нибудь красивое и медленное, ей так и хотелось медленно поднимать руки и кружиться. Олеся как-то случайно увидела, как Тамара в уголке, в коридоре, кружится и приседает.
– Степан Степанович, – сказала она, – а Тамара-то у нас настоящая балерина. Не поставить ли нам ещё и балетный номер?
– Превосходная мысль! – обрадовался он. – Она будет танцевать «Сентиментальный вальс». Неплохо, а?
И он заиграл красивую музыку, а Олеся показывала, что надо делать, и Тамара плавно поднимала руки, и ходила по кругу на цыпочках, и у неё было очень радостно на душе.
Госпиталь
Скоро выяснилось, что «репертуар» – это всё вместе: и песня лётчиков, и Инночкин Моцарт, и «Баясик», и Тамарин вальс, и всё-всё, что ребята выучили со Сметан Сметанычем. А учили они это всё не просто так, а потому что их пригласили в гости раненые из госпиталя; а чтобы раненым было интересно, ребята и приготовили «репертуар».
Олеся сшила Тамаре белое платьице из марли с коротенькой юбочкой и множеством оборок. Это называлось «пачка». Всем ребятам починили ботинки.
И вот наконец Вера Александровна пришла и сказала:
– Завтра едем.
Утром после завтрака в телегу запрягли Мишку. На дно телеги положили сено и байковые одеяла. Взяли с собой хлеб. Тётя Нюра сказала:
– Мало ли что…
И ещё взяли с собой горшок – тоже «мало ли что». И ещё два бидона с водой.
Потом нарядились. Потом пришёл Степан Степанович. И Вера Александровна. И Олеся. И все поехали. Мишка шёл медленно. Его погоняли, но он всё равно шёл медленно, потому что ему было тяжело. Все нервничали и боялись опоздать.
Потом у Мишки порвался какой-то чересседельник. Потом Тамара захотела пить, и все захотели пить, и тётя Нюра всех поила и ругалась.
Наконец проехали большое поле и въехали в город и так затряслись по булыжной мостовой, что языки во рту задрыгали и заныло в животе. Свернули на ту улицу, где был госпиталь. У ворот их дожидалась тётенька. Она была в белом халате, а из-под халата выглядывала военная гимнастёрка. Она кинулась навстречу и закричала:
– Ну что же вы, ну где же вы? Раненые ждут. Обед уже скоро. Ну, скорее, скорее…
Вошли в госпиталь. Там пахло свежей масляной краской, варёной капустой и каким-то знакомым-знакомым лекарством. Прошли белыми гулкими коридорами, поднялись по каменной лестнице, потом протопали по деревянным ступенькам и вдруг очутились на сцене. На сцене стоял такой же рояль, как у ребят дома.
А в зале на стульях и на подоконниках сидели раненые в серых халатах.
Фашисты ранили их на войне, и теперь они лечились в госпитале, чтобы снова поехать на фронт и выгнать фашистов с нашей земли.
Ребята выстроились в два ряда. Степан Степанович заиграл. Ребята запели «Петлицы голубые».
Тамара танцевала. Она плавно поднимала руки, и опускала их, и вставала на цыпочки, и приседала, и кружилась.
Когда кончился танец, раненые закричали и захлопали в ладоши, а один раненый хлопал ладонью по коленке, потому что у него не было второй руки. Степан Степанович снова заиграл Тамарин вальс, и она танцевала всё сначала. А Валю заставили три раза подряд прочесть «Баясика».
Потом звонил какой-то звонок, приходили тётеньки в белых халатах, говорили:
– Товарищи, ведь обед, идите же, наконец, в столовую!
Но никто не двинулся с места до тех пор, пока ребята не исполнили весь свой репертуар до конца.
