Книга Главные вещи - Юрий Серов

Обедал он на Ярославском вокзале, в кафе. Полдня помогал по кухне, мыл полы, посуду, подметал в помещении или чистил снегу входа, а потом ел горячий суп и второе и уходил. Завтракать и ужинать получалось редко.

Зима выдалась морозной, Димка простудился и заболел. Сидел в кресле на Казанском, пил горячий чай, сбивая озноб, но температура ползла вверх. Появились кашель, насморк, недомогание. Парень залипал и просыпался в поту, люди вокруг косились и перешёптывались. Шкет сдался и через час ехал на скорой помощи в больницу.

Врачи обнаружили воспаление лёгких и прописали строгий покой. Димке кололи уколы, промывали кровь капельницами, парень отъедался и размышлял, как вернуться на улицу. Если в детдоме были возможности шататься по двору и по корпусу, то в больнице с дисциплиной оказалось строже. Палату запирали на ключ, на окнах красовались решётки, а контингент составляли найденыши с улицы, сироты и малолетние преступники. В туалете и ванной окна отсутствовали.

В конце недели в гости наведался фараон с полицейской фамилией Кротов. Поставил табуретку и начал допрос: кто, откуда, что делал на вокзале, где родители.

– Ничего не помню, товарищ рядовой, – сумничал Шкет. – Замёрз, память отшибло, склероз развился.

Кротов улыбнулся и влепил Димке по ушам.

– Я с тобой, щенок, не шутить пришёл, – сказал рядовой. – А дело закрыть, понял? Фамилию, имя, год рождения – быстро.

– Вася Иванов, девяносто девятый, – соврал Димка. – Сирота, родителей нет.

– Место жительства?

– Не имеется.

– Сводка на тебя пришла из Пушкинского детдома. По приметам подходишь.

– Мало ли похожих людей? А что за Пушкинский детдом?..

Вернули обратным рейсом. Директор-диктатор опознал воспитанника, и по выздоровлению за Шкетом приехала машина. Посадили между воспитателями на заднее сиденье, прижали и до Пушкино Димка не шелохнулся.

В детском доме его закрыли в карцер – стандартное наказание для беглецов, и двадцать восемь февральских дней Шкет провёл в спокойствии и читал принесённые Анастасией Филипповной книги. Кормили скудно, но Димка не жаловался. Что еда, когда в романах Толстого происходят битвы, в повестях Яна Чингисхан с ордой завоевывает чужие земли, а поляк Томек с командой друзей путешествует по миру, охотясь на животных, взрослея, влюбляясь в Салли и споря с неподражаемым Боцманом. Серые стены карцера превращаются в непознанные пустыни Африки, где пасутся стада печальных антилоп и прячутся коварные львицы. Хлопок глазами, и беспощадный монгольский предводитель ведёт войско к победе. Еще хлопок – и война, война, вокруг война, кровь убитых и стоны раненых, взрывы пушек и крики командующих.

По выходу из карцера директор запел старую песню: нужно учиться, получить аттестат, поступить в институт и вырасти достойным человеком.

– Чтение литературы ума не прибавит. Ты должен знать географию, математику, русский язык, – заключил он.

Димка согласился, сделав вид, что уступил, и ходил на уроки. Спал на истории, киснул на математике, зевал на географии и оживлялся на литературе. Вступал с учителем в полемику, писал сочинения и стихи, отвечал на вопросы. Отставал по русскому языку, но за неделю подтянулся, и в один прекрасный весенний день, когда никто не ожидал подвоха, спрыгнул со второго этажа на крышу грузовика, который привёз в детдом хлеб, и уехал в город.

Москва приняла беглеца в объятия. Снова появился ранец и вид уставшего ученика, ноги ступили на брусчатку, а руки искали денег, еды и счастья. Наглый малец воровал всё, что плохо лежало, познакомился с перекупщиками часов и обменщиками, тащил с прилавков хорошие книги, прочитывал и продавал недорого у метро, зарабатывая на ужин; не гнушался черновой подработкой в кафе, но красть было легче и прибыльнее.

На лето Димка уехал в Пирогово, на водохранилище, где познакомился со спасателями и попросился в помощники. Он помогал посетителям: надувал лодки, мыл машины, жарил и разносил шашлык, следил за детишками, чтобы не заплывали за буйки, готовил команде обеды из принесённых ими продуктов. За июнь и июль к Димке привыкли, а он жил без забот и хлопот. Загорал, купался до самозабвения – так, что зубы отбивали чечетку, по утрам занимался зарядкой, бегал, отжимался и подтягивался на турнике, ходил на руках по брусьям и полноценно питался. Старший спасатель дядя Шура обучал Шкета приёмам самбо и ставил правильный удар – парень рос, крепчал на глазах и скоро боролся, как заправский олимпиец.

В злополучном августе пьяные подростки угнали с берега катер, не справились с управлением и врезались в группу купающихся людей. Дядя Шура скомандовал к боевой готовности и объявил чрезвычайное положение. В операции участвовал и Шкет. Помогал нести изрубленных винтами людей и сдерживал рвотные позывы, перемалывая во рту кислые леденцы. Люди кричали и плакали.

Утром пляж закрыли. Следствие запретило пускать посетителей до выяснения обстоятельств, спасатели разъехались по домам, а Димка с разрешения старшего остался в домике. Купался, следил за хозяйством, изредка готовил, налегал на физическое развитие и чтение, благо времени хватало. В день Шкет прочитывал по книге: садился спозаранку, с перерывами на обед и занятия на турнике, чередовал классику и современную прозу, научную фантастику и приключения, психологические тренинги и юмористические произведения. Если раньше он читал всё подряд, без разбора, то сейчас сделал упор на разносторонность, интересуясь одинаково как художественной литературой, так и серьёзными исследованиями.

В середине сентября запасы продовольствия иссякли, а ветер пронизывал домик насквозь. Кутаясь в теплую одежду, Шкет гулял по побережью, наслаждаясь прекрасными деньками, и понимал, что выбор невелик: либо улица, либо детский дом. Димка выбрал первое.

Москва! Москва-столица! Казанский вокзал, как и вчера, как и год назад, напоминал неорганизованный муравейник. Грустили гастарбайтеры: по двое, по трое сидели на тюках и молчали. В толпе блуждали карманники, резали куртки, сумки. Рекламируя услуги, кричали таксисты. Восточные шавермщики нахваливали мясо в лаваше, предлагали отведать горячего чая. Чинно и неспешно прогуливались по вокзалу хозяева – постовые милиционеры, молодые и жадные до денег (триста рублей, и ночуй на кресле, никто не тронет), приставали к азербайджанцам и киргизам, проверяли паспорта и регистрацию. Получив положенное, успокаивались.

Димка, привыкший к летней сытости, успокаивал желудок и готовился голодать. Руки отвыкли и потеряли ловкость, и пару раз Шкет прокололся: первый – когда вытащил кошель у сибиряка, за что получил в солнечное сплетение и минут пятнадцать восстанавливал дыхание; второй – когда украл барсетку у армянина: убегая, свернул в тупик и попал в ловушку. Армянин приложил паренька о стену и бил ногами, пока не оттащили прохожие. Димка пришёл в себя, сплюнул кровью и осколками зубов, ощупал тело и пообещал действовать аккуратнее.

Зимой Шкет попал в переделку. Исхудавший и поколоченный жизнью, он прибился к банде малолеток. Исполнял черновую роль, кричал «шухер», когда близилась опасность, ломал замки, пролазил в форточки и получал насмешки. На очередном деле банда столкнулась с конкурентами. Все крепкие, здоровые и наглые – конкуренты гнали их по площади, поймали и отметелили.