Книга Сентябри Шираза - Далия Софер

— Не пугай, мне нисколечко не страшно! — отвечала Ширин, закрывая ручкой шею.

Сейчас, когда Фарназ едет к тюрьме — та находится за городом, — она думает: до чего же эти события походят на происходящее вокруг. Ведь совсем недавно она видела, как обуглившееся тело проститутки таскали на носилках по всему городу, а вокруг бесновалась толпа. Ее тело, хотя оно буквально рассыпалось в руках, положили на костер. Видела она и фотографии шахских министров в морге, голых, как лабораторные мыши после неудавшегося эксперимента. А теперь она, Фарназ Амин, едет к самой известной в городе тюрьме — искать мужа. Она уже побывала в одной из тюрем, но тогда не испытала особого страха, возможно, потому, что та тюрьма была поближе, в центре города, и оттого не так пугала.

— Ханом-Амин, а вы уверены, что мы едем правильно? — спрашивает Хабибе. Она натягивает черную чадру поплотнее.

— Еду по карте. Думаешь, мы едем не туда?

— Откуда мне знать, ханом? — Хабибе опускает стекло, высовывает голову наружу, делает глубокий вдох. — Что-то меня мутит.

— Что с тобой, Хабибе? Остановить машину?

— Нет-нет. Не стоит.

— Лучше бы я поехала одна.

— Что вы, ханом! Я сама вызвалась поехать с нами. Просто утром выпила слишком много чаю. Чашек пять, наверно. Вот сердце и колотится.

Машина поднимается в гору, одна за другой показываются длинные серые постройки. Из-под колес летит гравий, время от времени камешки стучат по дну машины. Фарназ подъезжает к железным воротам. Снимает с ручного тормоза, поправляет платок, руки у нее дрожат.

— Ты уверена, что хочешь пойти со мной?

— Конечно, ханом.

— Ладно. Только помни: если начнут задавать вопросы, отвечай как можно короче. Никаких подробностей.

— Хорошо, ханом. Я помню — вы мне уже говорили.

Фарназ думает, не сделала ли она ошибку, взяв с собой Хабибе. Утром, одеваясь, она представляла, как войдет в тюрьму, как захлопнутся за ней ворота, и ей стало нехорошо. Наклонясь, чтобы завязать шнурки, Фарназ почувствовала, как только что съеденный завтрак подкатывает к горлу, но добежать до ванной не успела, ее вырвало прямо на ковер. Хабибе подскочила к ней, повела в ванную, поспешно обтерла ее лицо — похоже, не хочет видеть хозяйку такой. Фарназ подставила лицо, и Хабибе обмыла его натруженными от десятилетий стирки и уборки руками, шершавыми, дерущими кожу. Затем Хабибе опустилась на колени и оттерла желтовато-бурое пятно с ковра.

— Мне поехать с вами, ханом? — спросила она, не поднимая голову, Фарназ все еще стояла над раковиной, содрогаясь от спазмов в животе.

— Да, если можешь, — сказала она.

Теперь, придя в себя, Фарназ жалеет об этом решении — она проявила слабость. Понадеялась, что с Хабибе будет легче, теперь ей кажется, что так только тяжелее.

— Чего надо? — спрашивает охранник. Его сальное, в оспинах лицо блестит на солнце. Рядом на столике транзистор — передают проповедь. Около транзистора коробка конфет, мухи над ней так и роятся.

— Я ищу мужа, брат, — отвечает Фарназ. — Вы не скажете, здесь ли он?

— Зря время тратите. Мы такую информацию не даем.

— Брат, прошу вас. Мне всего-то и нужно узнать, жив ли он. Скоро месяц, а я ничего о нем не знаю.

Охранник смеряет Фарназ взглядом, переводит взгляд на Хабибе.

— А это кто?

— Я — ее подруга, — находится Хабибе.

Некоторое время охранник раздумывает, потом отстегивает от ремня связку ключей.

— Ладно. Ждите здесь. — Отпирает ворота и скрывается за ними.

— Вот видите, ханом, не зря я поехала с вами! — говорит Хабибе. — Ему понравилось, что у вас подруга вроде меня.

Пока они ждут, за ними приглядывает другой охранник, с винтовкой на плече, густая черная борода скрывает половину его лица. Фарназ думает: до чего же он волосатый и до чего же много их таких — с заросшими жесткими, грязными волосами подбородками, щеками, шеями, — ими прямо как сорной травой покрылась вся страна. Из транзистора доносится проповедь: «Господи, уничтожь неверность и неверных! Господи, уничтожь врагов своих, сионистов!» Крышка от конфетной коробки хлопает на ветру.

Ворота распахиваются, появляется тот, первый охранник.

— Проходите, — говорит он.

Хабибе кивает под чадрой, бормочет про себя:

— Баше, дорост мише — ничего, все обойдется.

Охранник подводит их к столу, за которым сидит чиновник — он регистрирует их и записывает цель визита. К ним подходит женщина, проводит руками по телу Фарназ — начинает с плеч и спускается вниз: руки, грудь, талия, бедра, голени, лодыжки, ступни, а под конец просовывает руку между ног и средним пальцем медленно надавливает на трусики. Фарназ вздрагивает, но так как охранник с чиновником наблюдают за ней, прикусывает язык и вообще забывает, что он у нее есть.

В комнату вводят человека, глаза у него завязаны. Его подталкивают к столу чиновника, велят назвать свое имя.

— Вартан Софоян, — отвечает он, и Фарназ — она стоит рядом с ним — ахает: это тот самый пианист, который часто играл на приемах Кейвана и Шахлы.

— Знаете его? — орет охранник.

— Нет.

Осанка у пианиста прямая. Его длинные пальцы — она когда-то так восхищалась ими — покоятся на столе: помогают ему, незрячему, не упасть.

— Что же вы в таком случае ахнули, сестра Амин?

— Просто на нем эта повязка, брат… Вот я и испугалась.

Плечи пианиста чуть опускаются. Узнал ли он ее голос, думает Фарназ. Несколько лет назад — пианист тогда только окончил Венскую академию музыки — Кейван и Шахла познакомились с ним на приеме в тегеранском Театре оперы и балета имени Рудаки[12], пригласили его на один из своих вечеров, и он пленил всех гостей своим исполнением Рахманинова и Дебюсси. Армянин, высокий и худощавый, — таким в представлении Фарназ и должен быть музыкант, учившийся в Вене, — он понравился ей с первого взгляда. Узнав, что Фарназ любит петь и даже брала уроки, пока ей не исполнилось восемнадцать — тогда ее отец решил, что молодой женщине не пристало петь на публике, — пианист попросил Фарназ выступить с ним, когда он будет исполнять «Il pleure dans mon coeur» Дебюсси на слова Верлена. Песню Фарназ знала, в юности она разучила ее на уроках пения, потом напевала просто так, по утрам, пока готовила завтрак отцу или вечерами, когда, расчесывая волосы, думала, какой прок от красивого голоса, если его никто не слышит. «Il pleure dans mon coeur/ — начала она, когда Вартан заиграл. — Comme il pleut sur la ville;/ Quelle est cette langueur/ Qui penetre mon coeur?»[13] Они имели успех, и вскоре между Фарназ и Вартаном установился своего рода ритуал — каждый раз при встрече Вартан задерживал ее руку в своей и спрашивал: «Как поживает моя певица?» Прикосновения длинных, гибких пальцев пианиста волновали ее — со времени первых встреч с Исааком в Ширазе она не испытывала ничего подобного. Исаак тогда читал стихи, очаровал ее рассказами о драгоценных камнях — он так много о них знал — и заставил ее поверить, что их жизнь будет такой же блистательной, как газели и самоцветы. Но пролетели годы, поэзия из их жизни ушла, драгоценные камни превратились в ограненные овалы, «маркизы», «звезды» и кабошоны, ее муж в человека, который мог обеспечить ей роскошную жизнь, а она в женщину, которая согласилась на такую жизнь.