Книга Соблазн в шелках - Андреа Янг

– Извините. – Он стал наливать в чашки кофе, но вдруг остановился. – Мне следовало бы спросить, может быть, вы предпочитаете выпить чаю?

– Я с удовольствием выпью кофе, без сахара. – Девушка безмятежно улыбнулась, моля Бога, чтобы Гамильтон не заметил, что глаза у нее блестят больше чем следует.

Клодия, возьми себя в руки.

Но чем больше она старалась, тем хуже у нее получалось. Наконец Клодия была вынуждена полезть в сумку, чтобы отыскать бумажный платок.

Пропади все пропадом.

Платка не было. Она торопливо вытерла глаз тыльной стороной ладони, пока слеза не скатилась по щеке.

– Ах, эта дурацкая тушь! – поморгав глазами, сказала Клодия, стараясь изобразить раздражение. – Кажется, мне что-то попало в глаз. У вас нет бумажного платка?

– У меня есть обычный носовой платок, – сказал Гамильтон, протягивая ей что-то чистое и белое.

– Спасибо. – Клодия торопливо промокнула глаза и почувствовала, как приступ слезливости постепенно проходит, по тут оказалось, что она переусердствовала, промокая глаза. Теперь ей действительно что-то попало в глаз.

Она снова промокнула глаза, поморгала, но что-то осталось в глазу, что-то мешало смотреть, словно песчинка на роговице.

Досадливо пробормотав что-то, Гай поднялся на ноги.

– Позвольте. – Он сел рядом и твердой рукой взял ее за подбородок. – Не шевелитесь и смотрите вверх.

Уверенно, как будто ему приходилось проделывать это сотни раз, Гай опустил вниз ее веко.

– Я ее вижу, – пробормотал он. – Не двигайтесь. – Еще мгновение, и он извлек соринку.

– Вот спасибо! – Голос у Клодии немного дрожал – отчасти от недавнего приступа, отчасти оттого, что Гамильтон находился так близко.

Нервные окончания снова напряглись, готовые принимать сигналы, отчего даже незаметные, как пушок, волоски на руках встали дыбом.

– Судя по всему, вам приходилось проделывать эту операцию и раньше? – сказала девушка, заставив себя улыбнуться.

– Только в те времена, когда Аннушка была маленькой и ей попадал в глаза песок на пляже.

То ли в этом были повинны два бокала вина, выпитые после джина с тоником, то ли трогательная фотография, но вся ее линия обороны распадалась на части, словно мокрая бумага. Клодия вдруг увидела в этой истории обремененного тяжелой заботой родителя-одиночку, которому некому помочь.

Будь что будет!

Облизав пересохшие губы, она сказала:

– Мистер Гамильтон, я…

– Зовите меня просто Гай. – Он едва заметно улыбнулся, не подозревая, в какое смятение приводит его улыбка все ее нервные окончания.

– Пусть будет Гай. – Ей хотелось, чтобы голос ее звучал деловито, но это давалось нелегко. – Я подумала над вашим предложением, и, учитывая обстоятельства…

Она не успела договорить.

Двустворчатая дверь почти бесшумно распахнулась. На пороге стояла девушка, очень мало похожая на ту, которую Клодия видела в ресторане. Волосы ее были подобраны под бейсбольную кепочку, на ней были надеты джинсы и кожаная рокерская куртка.

– Ты опять, папа? Последние гастроли перед тем, как наступит мужской климакс? – дерзко произнесла девушка.

Гай сразу же вскочил на ноги.

– Где ты была?

Клодия поморщилась от его сурового тона.

– Гуляла. А ты что подумал?

Гай сделал шаг к двери, и выражение лица девушки резко изменилось: она узнала Клодию.

– Боже мой! Кого я вижу? Никак это мать твоего незаконнорожденного ребенка? Что вы здесь делаете? Выколачиваете из него алименты?

– Аннушка!

Лицо девушки возмущенно вспыхнуло.

– Так вот зачем ты заставил меня дать ее адрес! Ты притворился, что собираешься задать перцу идиотам, зарабатывающим себе на жизнь тем, что шокируют людей, а сам просто хотел увидеться с ней?

– Ничего подобного!

– Ты что, считаешь меня тупицей? Ты самый отъявленный лицемер! – Она повернулась и почти бегом бросилась вон из комнаты. Гамильтон бросился за ней.

– Аннушка!

– Отвяжись! – Послышался дробный стук каблучков, взбегающих вверх по лестнице.

Несколько секунд стояла мертвая тишина, как будто пронесся ураган. Гай снова опустился в кресло напротив Клодии и устало взъерошил рукой волосы. Клодия поднялась, чувствуя себя крайне неловко.

– Я, пожалуй, поеду домой, – сказала она. – А вы идите к ней и все объясните.

Он презрительно фыркнул:

– Она еще несколько часов будет держать дверь на замке. А потом, когда я стану объяснять, почему вы оказались здесь, разыграется премиленькая сцена.

Реальность, как холодный душ, подействовала на Клодию отрезвляюще. Боже милосердный! Неужели она, перед тем как распахнулась дверь, хотела согласиться? Может быть, она спятила?

– Гай, извините меня, пожалуйста, – дрожащим голосом сказала она, – но я не смогу присматривать за вашей дочерью. Думаю, она не снизойдет даже до разговора со мной, не говоря уже о том, чтобы слушаться. Вы просто зря потратите свои деньги.

– Знаете, а она ведь далеко не со всеми такая дерзкая. Обычно это бывает направлено только против меня.

Клодии хотелось спросить: «Почему?» Но какой смысл спрашивать? Конфликты между родителями и подрастающими детьми – явление обычное.

– У нас ничего не выйдет. Мое присутствие может лишь осложнить ситуацию. И мне совесть, не позволяет браться за дело, заранее зная, каков будет результат и во что это вам обойдется.

Клодия имела в виду не только оплату ее услуг, но и авиабилеты, и счет за проживание в отеле… Она боялась, что Гай сейчас скажет: «Я могу себе это позволить», – но он был не так глуп.

– Я предполагал, что ничего не получится. Я вызову вам такси.

Расправив плечи, Гамильтон взял со столика телефонную трубку.

– В этом нет необходимости. Я пойду в направлении центральной улицы и там поймаю такси.

– Ни в коем случае! Вам ни за что не удастся поймать такси в это время да еще в такой дождь. – Это Гамильтон, – сказал он кому-то на другом конце провода. – Мне нужно такси в… – Он бросил на нее вопросительный взгляд.

– В Патни, – подсказала девушка.

– …в Патни. Как можно скорее, благодарю вас.

Он положил трубку. Клодия вопросительно взглянула на него.

– Но вы не назвали свой адрес.

– Нет необходимости. Я открыл у них счет. Аннушка постоянно пользуется их услугами. Такси будет здесь через пять минут.

Клодия почувствовала себя униженной, как будто от нее избавлялись за ненадобностью.