Книга Пряный аромат Востока - Джулия Грегсон

Он вошел в спальню, простую комнату с низким потолком. Над узкой койкой с москитной сеткой крутился древний вентилятор. На полу лежала циновка из тростника; голые стены украшала лишь одна выцветшая гравюра Озерного края, оставшаяся от прежнего жильца. Шесть недель назад он обратился в полковую лавку с просьбой привезти ему двуспальную кровать, но дела здесь делались медленно; придется напомнить им еще раз.

На бамбуковое кресло в углу комнаты Динеш положил льняные брюки и белую рубашку, все прекрасно поглаженное.

Часть стены – Динеш трудился несколько часов, когда они прибыли сюда, – была обтянута красной тканью, на которой висели свистки и шпоры, походный поясной ремень и сабля.

Возле кровати слуга поставил серебряную чашу с фруктовыми солями «Эно», на случай, если они понадобятся после тяжелой ночи в клубе. Еще, трогательно, словно хотел сказать, что попытается отнестись к ней с симпатией, Динеш окружил фотографию Розы гирляндой бархатцев, словно она была богиней.

Сейчас Динеш вышел из тени, которую отбрасывал фонарь-«молния», старательно обтер Джека полотенцем, помог ему надеть трусы, затем раскрыл пояс брюк, чтобы сахиб сунул сначала одну ногу, затем другую.

Поначалу Джек ненавидел этот ритуал одевания. Когда это случилось в первый раз, он даже рассмеялся и выхватил у Динеша свои штаны, чем обидел его. Ему было неловко, казалось унизительным, словно два взрослых мужика играли в куклы. Теперь он привык и ему даже нравилось. Оправдывал он это тем, что теперь гораздо лучше понимал: в этом доме все относятся к своим обязанностям серьезно. Но, если честно, то нежные прикосновения Динеша позволяли ему чувствовать себя менее одиноким; к тому же он понимал, что все это продлится недолго и скоро закончится.

Все меняется, ясное дело. Никто не говорил об этом, но это постоянно присутствовало в доме, как и шорохи грызунов под досками пола. На верхнем этаже дома сахибы по-прежнему играли ночи напролет в бридж, устраивали бесконечные коктейль-вечеринки; а на цокольном этаже слуги еле сводили концы с концами.

Арун, индиец из высокой касты, с которым Джек играл в поло, недавно вернулся из Кембриджского университета, где изучал юриспруденцию.

– Знаешь, что мне больше всего нравилось в Тринити-колледже? – дразнил он Джека, лениво и небрежно, по-лондонски растягивая слова. – То, что один из вас, белый человек, чистил мои башмаки и оставлял их возле моей двери.

За неделю до этого в Джека – он шел домой из клуба, одетый в теннисную фланель, – плюнули на улице. Он остановился в полнейшем изумлении, с чужой слюной на плече, не зная, то ли игнорировать этот плевок, то ли ответить на него крепким ударом.

Ужинал он в одиночестве в столовой, бедноватой, с разрозненными стульями и тусклыми свечами, изрыгавшими парафиновую копоть. Это тоже предстояло исправить.

Динеш подал ему простое кеджери[10]. Обычно Джек с удовольствием ел это блюдо, но сегодня слишком нервничал, и ему ничего не лезло в глотку, так что он лишь поковырялся в нем вилкой и отставил.

Выпил стакан пива, размышляя о том, как противоречив человек. Полгода назад, когда он впервые увидел Розу, его удручала пустота в жизни, вполне устраивавшая его прежде; ему хотелось, чтобы рядом был кто-то, с кем можно было бы говорить не о политике, поло, кутежах и о том, как однообразно кормят в офицерской столовой и клубе. Но теперь демон, сидевший в его голове, нашептывал ему о прелестях холостяцкой жизни – не надо ни перед кем отчитываться, когда ты возвращаешься домой из клуба, можешь работать до полуночи в жару, как недавно во время крестьянского восстания «Акали» (Бессмертные) в Пенджабе. Ему была невыносима мысль о том, что полковник, не поощрявший женитьбу своих молодых офицеров, может отстранить его от активных боевых действий.

Потом он прогнал из головы все эти размышления, спрятал лицо в ладонях и тяжело, прерывисто вздохнул. Почему бы не быть честным, хотя бы перед самим собой? Сегодня все его мысли были о Суните, милой Суните, которая даже не подозревала о грядущих переменах и совершенно их не заслуживала.

– Господин, через десять минут приедет тонга. Вы желаете пудинг? Творожный, с мускатным орехом и сливками.

– Нет, Динеш, спасибо. Кеджери очень вкусное. – Динеш забрал тарелку. – Просто я не голоден.

Джек вышел на веранду и закурил сигарету. Ночь была жаркая и влажная, необычно жаркая для этого времени года в Пуне – стеклянный термометр, привязанный к перилам веранды, показывал восемьдесят градусов[11].

Сетчатая дверь закрылась с привычным скрипом; старая дворняга, безуспешно ждавшая возле кухни какой-нибудь подачки, поплелась в лиловую тень. Во флигеле для прислуги послышался смех, кто-то заиграл на табле.

Сможет ли молодая жена переносить жару? Не испугается ли собаки с облезлым хвостом? Будут ли ее раздражать так же сильно, как его, ужасные коктейль-вечеринки, на которые он вынужден являться, чтобы не рассердить полковника? Все эти вопросы заставляли его нервничать. Просто он слишком плохо ее знал.

– Господин, тонга приехала.

Возле кухонной двери его ждала тонга, которую привезла старая костлявая лошадь. Тонга заскрипела под его тяжестью. Он ехал, чувствуя себя преступником и удивляясь, почему перспектива женитьбы превратила некоторые аспекты его жизни – Суниту, счета за бар, заботливые манипуляции Динеша, даже привычку лежать часами в ванной, когда требовалось решить какую-либо проблему, – в секреты, приправленные чувством вины.

Дом Суниты стоял в старой части города – их разделяли двадцать минут и целый мир, хотя, казалось бы, это не расстояние. Многие мужчины продолжали встречаться со своими любовницами и после женитьбы, но он этого не хотел. Его родной отец – искренний, сдержанный мужчина – тоже служил кавалеристом в Восьмом кавалерийском, много лет был его кумиром – отважный путешественник, лучший в округе игрок в крикет. Он часто напоминал Джеку о своем участии в настоящих сражениях, главным образом в Месопотамии. Но при этом он еще и беспрестанно менял любовниц, и боль от его лжи просачивалась в жизнь его близких словно медленный яд.

– Все мужчины лгут, – как-то сказала мать Джеку и трем его сестрам. – Они ничего не могут с этим поделать.

Три года назад, во время особенно неприятного отпуска, который Джек провел в родительском доме в Оксфорде, атмосфера накалилась так, что отец даже ел отдельно от всей семьи, в своем кабинете.

За три дня до Рождества мать, раскрасневшаяся от выпитого джина, с бешеными глазами, объяснила, в чем дело. Оказывается, новая любовница отца, молодая девчонка, которую он поселил в Оксфорде, ожидала ребенка.

– Знаешь, – сказала мать с искаженным от злости лицом, – всю жизнь я никогда по-настоящему не понимала мужчин и не любила их. Теперь я их понимаю – и ненавижу.