Книга Древняя Русь. Эпоха междоусобиц. От Ярославичей до Всеволода Большое Гнездо - Сергей Цветков

С особенной силой «бесовское наущенье и действо» проявилось в Ростовской земле, где язычество крепко держалось среди местного славяно-финского населения146. В начале 70-х гг. XI в. Верхнее Поволжье поразил недород. Толпы голодных людей бродили по городам и весям в поисках пропитания. Бедствием немедленно воспользовались языческие жрецы, направившие народное недовольство в выгодное для себя русло. По всему краю прокатилась волна убийств и погромов. Нападению подвергались в первую очередь христианские центры – города, погосты и княжеские села. Беспорядки в Ростове закончились гибелью епископа Леонтия, растерзанного взвинченной жрецами толпой язычников. Под Ярославлем мутили воду какие-то два волхва, объявившие, что знают, «кто держит обилие» (задерживает урожай). Во главе голодных толп они двинулись вверх по Волге, избивая по погостам «лучших жен» – смотрительниц и ключниц княжьих и боярских дворов, которых называли также «большухи гобиньных (богатых) домов»147. Волхвы говорили про них: «Эта держит жито, а эта мед, эта рыбу, а та меха» – и, умертвив женщин, «отымали» себе их «именье». Для демонстрации своих колдовских способностей, говорит летопись, они также заставляли людей приводить к ним своих сестер, матерей, жен, над которыми проделывали некий ритуал: «в мечте» (символически) взрезали у них заплечья и вынимали оттуда «либо жито, либо рыбу»; многих затем тут же убивали. Здесь Повесть временных лет в несколько искаженном виде описывает обряд, который в первой половине XIX в. этнографы наблюдали в мордовских селах. Перед деревенскими праздниками, по обычаю сопровождавшимися пирами-братчинами, особые уполномоченные обходили дома, собирая съестные припасы в фонд общинного пиршества и языческих жертвоприношений. Хозяйки, приготовив в мешке разную снедь, становились спиною к дверям и поджидали их прихода. Те входили в дом, разрезали мешок, вынимали его содержимое и наносили в спину или плечи хозяйке легкие уколы ритуальным ножом148. Эта этнографическая параллель позволяет разглядеть в волхвах и их сообщниках представителей восточнофинской «чуди» (скорее всего, мерянских племен, к тому времени почти ассимилированных славянами), тем более что именно финские поверья объясняют неурожаи женским чародейством. Можно предположить, что, захватив погосты и села, волхвы заставляли жителей устраивать для них пиршества, которые заканчивались трагически для богатых женщин. Впрочем, если верить «Летописцу Переяславско-Суздальскому», четкого различия по половому признаку среди жертв колдовских ритуалов не было: «Много жен и муж погубиша».

От Волги волхвы повели свою ватагу вверх по Шексне к Белоозеру. По пути число их сторонников выросло до 300 человек – цифра для слабозаселенного края совсем не маленькая. Молва об их бесчинствах бежала впереди, и напуганные белозерцы обратились за помощью к Яну Вышатичу149, которому в то время «приключися прити от Святослава» собирать дань в этих местах. Отряд Яна насчитывал всего 12 «отроков» (младших дружинников) и одного священника («попина»). Видимо, не имея точных сведений о силах бунтовщиков, Ян отправился наводить порядок. Стоянка волхвов была обнаружена им в окрестностях города, на опушке леса. Как можно думать, важнейшие дела восставшие решали в «кругу», на общей сходке, поскольку Ян через своих отроков вступил в переговоры не с волхвами, а со всеми, кто был в лагере. Первый его вопрос был: «Чьи они смерды?»150 Те ответили, не таясь, что «Святослава». Тогда Ян потребовал выдать ему волхвов, «яко смерда еста моего князя». Получив отказ, Ян вознамерился лично пойти к язычникам, чтобы добиться своего, но отроки, осведомленные о настроениях в лагере, отсоветовали ему делать это: «не ходи без оружья, осоромять тя». Ян взял топор и велел им следовать за ним. Навстречу горстке храбрецов высыпала вся орава ослушников. Трое из них, выйдя вперед, попытались остановить Яна угрозой: «Смотри, на смерть идешь, не ходи». Однако Ян был настроен решительно. Приказав отрокам убить нахалов, он зашагал дальше практически в одиночку. Разъяренная толпа бросилась на него. Первый из добежавших занес над ним топор. Ян, опытный воин (к тому времени ему должно было быть под пятьдесят), играючи отбил удар и обухом своего топора поверг врага наземь. Подоспевшие отроки продемонстрировали не менее виртуозное владение оружием. После короткой схватки язычники в панике бежали в лес; правда, они все же сумели убить Янова «попина».

Вернувшись в Белоозеро, Ян возложил обязанность поимки беглецов на горожан, а чтобы приободрить их, пригрозил в противном случае остаться у них на целый год: «Аще не имете волхву сею, не иду от вас и за лето». Отважный воин несомненно дал волю своей иронии, но на самом деле угроза была нешуточной. Согласно статье 42 Краткой Правды, сборщик дани и вир мог требовать с местного населения на неделю 7 ведер солоду, барана или половину говяжьей туши либо деньгами 2 ногаты; в среду и пятницу полагалась ему голова сыра, ценой в резану; ежедневно, кроме того, по 2 куры, а хлеба и пшена вдосталь, «колко могут изъясти» он и его спутники. Кони приезжих становились на полное овсяное довольствие151. О том, сколь отяготительными для населения были постои «княжих мужей», говорит тот факт, что закон запрещал последним задерживаться в одном месте больше недели.

Отсюда понятно, почему белозерцы предпочли ловить по лесам «кудесников», нежели остаться до следующего лета в приятном обществе Яна и его двенадцати спутников. В скором времени волхвы были пойманы и доставлены к Яну на суд. Допрос смутьянов превратился в маленький религиозный диспут. Летописец изложил его содержание, видимо, со слов Яна, но при этом заставив волхвов говорить в терминах христианского богословия, понятных читателям Повести временных лет. «Чего ради погубиста толико человек?» – спросил Ян. Волхвы отвечали: «Потому, что те держат обилье, и, если истребим их, будет всего вдоволь. Хочешь, пред тобою вынем жито или рыбу или что иное?» – «Все вы лжете, Бог сотворил человека из земли, состоит он из костей и кровяных жил, и нет в нем ничего другого, а если и есть, то никто, кроме Бога, того не знает». – «А мы знаем, как сотворен человек», – возразили волхвы. «Как же?» – «Мылся бог в бане, отерся ветошкой и бросил ее с небес на землю; и заспорил сатана с богом, кому из нее сотворить человека, и сотворил дьявол тело человека, а бог в него душу вложил; потому, когда человек умрет, тело его идет в землю, а душа к богу»152. – «Поистине прельстил вас бес! – продолжал Ян. – Какому богу веруете?» – «Антихристу». – «А где он?» – «Сидит в бездне». Ян победоносно закончил спор: «Какой же это бог, раз сидит в бездне? Это бес, а Бог на небеси, сидит на престоле, славимый ангелами, в страхе предстоящими Ему и не смеющими взглянуть на Него. Один из них, которого вы зовете Антихристом, за высокомерие и был свергнут с небес и пребывает в бездне до тех пор, пока Бог не сойдет с небес, не свяжет Антихриста и не посадит его вместе с его слугами и верующими в него. А вам, – заключил Ян, – и здесь придется принять муку от меня, и по смерти на том свете». Волхвам, однако, их судьба рисовалась иначе: «Наши боги говорят нам, что ты ничего не можешь нам сделать». – «Врут вам боги!» Но волхвы стояли на своем: «Нам подобает предстать перед Святославом, а ты не можешь сделать с нами ничего».

Слова волхвов звучали как неприкрытая насмешка. Было совершенно очевидно, что «боги» нашептывают им узаконения принятой недавно Правды Ярославичей, «отложившей» так некстати для Яна «убиение за голову» и сделавшей «муку» (наказание) смерда исключительной прерогативой княжеской власти: «Или смерда умучат, а без княжа слова, за обиду 3 гривны» (ст. 33). Препирания с волхвами сползали с богословской почвы на юридическую, где у противников Яна было явное преимущество.