Книга Из плена прошлого - Клэр Бенедикт

Заговорил Маккензи. Когда он улыбался, его грубоватое, веснушчатое лицо казалось почти красивым.

– Я только хочу сказать, что без четкого описания и при отсутствии улик у нас очень мало шансов поймать преступника.

– А вы верите, что он был, преступник?

– Да, верю. К нам поступали жалобы от жильцов трейлерной стоянки, что кое-кто использует эту дорогу в качестве гоночного трека. Но пока нам не удается их поймать.

– Вы считаете, что тот, кто это сделал, вернулся и стер следы?

– Ну да. Хоть я их в такой сообразительности не подозревал, но, видно, так и было.

Они предложили довести меня до дома, но я предпочла пройтись и по дороге подумать. Они решили, что это просто случайный наезд. Мне очень хотелось принять их версию происшедшего. Куда предпочтительнее, чем признать, что кто-то в Ситонклиффе хочет меня убить.

Подул резкий ветер. Несмотря на солнце было свежо, так что я с удовольствием вошла в огороженный стеной сад за Дюн-Хаусом. Сад тянулся на юго-запад, от северных ветров его защищал дом, так что он существовал как бы в иной климатической зоне.

Пока я шла по лужайке к летнему домику, я пришла к выводу, что и сама лужайка, и дорожки со скульптурами, и кустарник знавали лучшие дни – когда хозяева дома могли себе позволить нанять одного-двух садовников. Сейчас же все пришло в запустение. Я беспомощно смотрела на неподрезанные розы, разросшиеся кусты и поросшую неровной травой лужайку.

Позвоню мистеру Симпсону, решила я. Неважно, приму ли я наследство или откажусь от него в пользу других наследников. Поверенный моей бабушки должен понять, что за садом нужен уход.

Однако, я пришла сюда не за тем, чтобы любоваться садом. Меня интересовал летний домик. Даже теперь, когда светило солнце и почти не было теней, я вздрогнула, вспомнив, как кричали чайки, как скрипела и ударялась о стену дверь.

Сейчас дом казался вполне обычным. Просто довольно большое деревянное строение на каменном фундаменте у стены. Окна по обе стороны двери грязные и в паутине.

Скат крыши образовывал навес для веранды вдоль фасада. Ее когда-то резные перила совсем пришли в негодность. Наверное, прошли годы с тех пор, как моя бабушка или еще кто-нибудь грелся здесь на солнышке.

Рядом с летним домиком в стене я обнаружила тяжелую деревянную калитку. Подойдя к ней, я повернулась к дому и поняла, что из дома ее не видно.

«Нам запрещено играть в летнем домике. Это опасно». Я помнила эти свои слова и ответ Сары. «Они так говорят, потому что не хотят, чтобы мы лазали в монастырский сад…».

Но кто говорил, что летний домик опасен? Не моя бабушка или родители, поскольку я помнила, что мне разрешалось там играть до приезда Сары и тети Дирдре. Значит, тетя Дирдре? Да.

«Там доски на веранде сгнили, Сара». Через все эти годы я снова услышала ее высокий, гнусавый голос. «Не смейте приближаться к летнему домику, вы можете упасть и сильно ушибиться».

Когда мать ушла, Сара усмехнулась.

– Все потому, что ей лень за нами присматривать. – Она так рассердилась, что даже позволила себе критиковать мать. – Твоя мамаша постоянно отдыхает, а на нее валится вся ответственность. Если она заставит нас сидеть в доме, ей ни о чем не придется беспокоиться.

Сара безумно любила свою мать, но она знала и ее недостатки, а нельзя было отрицать, что тетя Дирдре ленива.

Но что-то еще будоражило мою память. Сара была права лишь наполовину. У тети Дирдре была и другая причина не желать, чтобы мы бродили где попало…

На веранду вели две низкие ступеньки. Доски пола вовсе не сгнили. Даже сейчас, многие годы спустя, они выглядели вполне надежными. Дверь запиралась на щеколду, одну из тех, с которыми приходится повозиться, если засов сразу не попадает в паз. Этим и могло объясняться, что дверь болталась туда-сюда на ветру вчера вечером, а потом более сильный порыв ветра ее захлопнул.

Я подняла щеколду и вошла в дом. Чего я ждала? Запаха гнили и сырости? Внутри оказалось тепло и, хотя в воздухе и чувствовался какой-то слабый, терпкий запах, довольно приятно.

Через несколько мгновений мои глаза привыкли к полумраку, и я огляделась. Там было достаточно чисто, если учесть, насколько давно домом никто не пользовался. Старый, но еще приличный ковер закрыл большую часть пола. В углу – складные стулья, в другом – сложенный садовый зонт, а у стены – столик и два стула. Имелось там и кресло, на которое были навалены диванные подушки и пара пледов.

«Мы устроим свое логово в летнем домике. Если хочешь, ты можешь тоже пойти, Бетани. Цыганенок принесет еду и что-нибудь выпить…» Голос Сары звучал все громче, по мере того как события последнего лета в Ситонклиффе восстанавливались в моей памяти.

Мне пришлось ухватиться обеими руками за край стола, чтобы не упасть. На столе стояла бутылка вина в потеках оплывшего воска. Но не могла же она оказаться той самой бутылкой, которую принес Цыганенок много лет назад.

Та высокая зеленая бутылка лежала в картонном ящике вместе с банками «кока-колы», пакетами чипсов, шоколадками и бутербродами, завернутыми в целлофан…

– Замечательно, Цыганенок, но ведь тебя могли поймать? – Сара с одобрением смотрела на него широко раскрытыми глазами.

– Не волнуйся, никто меня не заметил, в кафе много народу в это время.

– Но вино? Где ты взял вино?

Он ухмыльнулся.

– Скажем так: я знаю, где хранятся запасы одного человека.

Цыганенок захватил и штопор. На Сару явно произвело впечатление, как он ловко открыл бутылку, будто ему доводилось делать это постоянно. Она налила понемногу темно-красной жидкости в три пластмассовых чашки, которые вместе с бумажными салфетками были нашим с ней вкладом в пиршество.

Мне было всего семь, и вино мне не понравилось. После скорченной мною гримасы, вино в мою чашку больше не наливали. Сара и мальчишка вдвоем прикончили бутылку.

Потом Цыганенок прибрал все остатки нашего тайного пира. Он был невероятно аккуратен и методичен для четырнадцатилетного мальчика. Когда Сара шутила над ним по этому поводу, он пояснил, что не умеет иначе, так его приучили.

Я не каждый раз ходила с Сарой на встречи с Цыганенком; она не всегда меня приглашала. Случалось и так: мы с ней приходили туда, а его в доме не оказывалось. Тогда Сара делала вид, что знает, где он.

По мере приближения родов мама все чаще уединялась, оставляя нас на попечение тети Дирдре. Той было совершенно безразлично, чем мы занимаемся, лишь бы не поднимали шума и появлялись за столом умытыми и чисто одетыми. Отца я тоже видела редко, но уже знала, что, когда он работает, ему надо быть одному…

Воспоминания потускнели. А я все стояла, глядя на бутылку, которая, разумеется, не могла простоять там четырнадцать лет, и сожалела, что не могу вспомнить, чем же именно занимался мой отец.