Книга Доверие - Гвинет Рамон

— О да, я бывала там не раз. Прекрасный городок! Старинные здания, сады вдоль реки… отличные книжные магазины. Вам, должно быть, он тоже понравился?

— Мне понравилось там учиться. Хотя я ненавидел английскую зиму и совсем не интересовался общественной жизнью. Большинство моих сокурсников мечтали попасть в Парламент, в Сити или получить место в престижных средствах информации. Я не принадлежу к таким людям и сторонюсь их.

Санди попыталась представить, как бы Агуэро и ее семья восприняли друг друга.

— Вы предпочитаете только таких, как сами… искателей приключений?

— Вовсе нет. Мне нравятся самые разные люди, если только они не помешаны на достижении власти и материального успеха.

Санди тут же согласилась:

— Я тоже не слишком ценю такие цели в жизни, но можно ли осуждать за это других, когда вы сами имеете все жизненные блага? У вас прекрасный дом… автомобили… Вы можете позволить себе путешествовать, покупать любые книги.

Губы Мартина дрогнули в улыбке, вокруг глаз веером рассыпались морщинки.

— Вы осуждаете унаследованное благополучие, Санди?

Она покачала головой.

— Я ничего не осуждаю… кроме жестокости.

Неожиданно Мартин нежно коснулся указательным пальцем ее щеки.

— А вы действительно начинаете мне нравиться. Хотелось бы надеяться, что это взаимно.

Санди охватило ощущение восторга, словно он снова коснулся ее позвоночника, смазывая спину. Но в тот раз оно было чисто физическим, а сейчас у нее дрогнуло сердце.

— Я очень признательна вам… за вашу заботу, — смущенно пролепетала Санди, поспешив сменить тему разговора. — Здесь есть еще картины вашей матери?

— Да, вот еще несколько. — Мартин сделал жест в сторону спальной части комнаты. На стенах размещались написанные маслом пейзажи Менорки.

— Какие прекрасные работы! — призналась Санди. — Ваша мама просто влюблена в пейзаж Менорки. Должно быть, она скучает по острову.

— Не думаю… может быть, чуть-чуть. Мама считает, что дом находится там, где сердце. А оно у нее рядом с американским мужем.

Над кроватью висел портрет Мартина в юности. В нем угадывались и сегодняшние черты. Если бы не светлые глаза, его можно было принять за кудрявого цыганского мальчика. На смуглом мальчишеском лице они сияли, как и сейчас, но во взгляде еще не было уверенности, приобретенной с годами.

— Я думаю, ужин будет подан с минуты на минуту. Давайте спустимся вниз, — предложил Мартин.

— Спасибо, я готова, — ответила Санди. — Кстати, это ваша мама позаботилась о том, чтобы в комнате для гостей было все необходимое, даже фен?

— Да, я думаю, она научилась этой предусмотрительности у американцев. Филомена прекрасная экономка и заботится о доме, как о своем собственном. Но именно мама отдает распоряжения, когда приезжает. Они с мужем Джоном и моими сводными братьями и сестрой часто проводят здесь отпуск. В сентябре обязательно прилетят.

— И сколько же у вас сводных братьев?

— Двое. А у вас?

— Две старшие сестры.

Санди не хотелось распространяться на эту тему, и она обрадовалась, что Мартин не стал ни о чем больше расспрашивать. Ее охватило приятное чувство свободы, оттого что никто здесь, не считая тети Джейн, не знает о ее семье. На Менорке никто не смотрел на нее лишь как на младшую дочь Майкла и Эмилии Лангмюр и сестру Сесилии и Беатрис. Ей хотелось быть самой собой…

На террасе стол был раздвинут и покрыт голубой скатертью. Посередине стояло глубокое керамическое блюдо с лимонами, среди которых виднелись темно-зеленые листочки. По краям были расставлены коричневые тарелки из глазурованной керамики и лежали приборы с пластиковыми рукоятками. Деревянные солонка и перечница стояли на плоском плетеном подносе с крупно нарезанным деревенским хлебом.

Такое убранство стола резко отличалось от сервировки на официальных приемах, которые Лангмюры-старшие устраивали дома дважды в месяц для важных персон.

Мартин отодвинул для гостьи стул, а сам расположился за столом напротив. С ее места открывался вид на горы.

На приемах у ее родителей марочные вина пили из хрустальных рюмок. Здесь Филомена выставила две пары простых бокалов для вина и воды.

Мартин еще не допил кампари, а у Санди оставалось немного тоника. Он налил в свежие бокалы напиток из керамического кувшина и не притронулся к бутылкам с красным и белым вином.

— На мой первый после возвращения домашний ужин Филомена всегда подает вначале entremeses del Apis, как называют закуски в наших ресторанах, — пояснил Мартин, когда появилась экономка с подносом, уставленным небольшими блюдами со снедью. — Вот это салат из кабачков с изюмом, морковью и измельченными оливками. А это перепелиные яйца, паштет из трески, огурцы в кисло-сладком соусе, маринованный лук, ветчина, butifarra — колбаса из свинины кусочками, и красная колбаса choirs, которую вы, наверное, пробовали у себя в Англии. Розовый хлеб pa am Olli имеет такой цвет за счет добавления мякоти томатов. У него привкус чеснока, поскольку местные жители его добавляют чуть ли не в каждое блюдо. Но иностранцы болезненно реагируют на этот запах.

— А я люблю чеснок, — призналась Санди. — Вы хотите сказать, что весь этот богатый выбор блюд — только закуски?

— Да, но, поскольку я отвык от обильной пищи за время моих странствий, сегодня на горячее будет только рыба.

Раньше Санди не знала меры в еде, но в последнее время стала следить за своим весом и старалась сбалансировать переедание разгрузочными днями и физической нагрузкой.

Впрочем, и сегодня можно было дать себе волю и насладиться ужином, но завтра, рано утром, пока не так жарко, надо будет совершить пробежку перед завтраком.

— А как в ваших местах насчет преступности? Вы оставляете дверь незапертой на ночь? — спросила она.

— Здесь, вдали от шоссе, мы можем себе это позволить. К тому же Умберто держит двух собак. Ночью они лают, если что-то им не нравится, и будят нас.

— Ну, я сплю как убитая, и меня вряд ли что-то побеспокоит, — отозвалась Санди и тут же подумала, что сегодня у нее может и не быть крепкого сна, если Мартин попытается разделить с ней ложе. Воспользуется ли он ситуацией, восприняв ее согласие остаться как готовность принять и другие приглашения?

Наблюдая за Санди, пока та снимала пеструю скорлупу с перепелиного яйца, Мартин любовался ее длинными ресницами и заметил, как ее щеки покрылись румянцем. Он решил, что это каким-то образом связано с ее последней репликой. Возможно, она догадывалась, что этой ночью будет спать не одна, и немного нервничала.

Ему было совершенно ясно, что Санди не относится к девицам, готовым лечь в постель с кем угодно. Она не имела необъятных возможностей экспериментировать на сексуальном поприще, поскольку не училась в колледже, а воспитывалась дома. Если у нее и были мужчины, то они, видимо, не были столь искусны, чтобы привить ей вкус к любовным утехам.