Книга Государева охота - Елена Арсеньева

Ну что же, на пользу государю ее маневр не пошел, ибо онначал с того, что сряду протанцевал с Елизаветой первые три контрданса.Длинноногий, длиннорукий, нескладный, слишком высокий и полный для своеговозраста мальчик-царь взирал на свою очаровательную тетку с таким выражениемобычно пасмурных, напряженных глаз, что самый воздух меж ними, чудилось,раскалился от невысказанной юношеской страсти. Но потом царь ушел ужинать вдругую комнату. Ни Елизавета, ни фаворит не последовали за ним. Снова заиграла музыка!Теперь великая княжна танцевала с Иваном Долгоруким, и только слепой не заметилбы, как волновалась ее грудь, как туманились изумительные синие глаза, какуюнеприкрытую чувственность излучала ее роскошная фигура. Молодой Долгорукий тожевыглядел так, словно готов тут же, в присутствии множества гостей и самогоимператора, опрокинуть свою визави на бальный паркет и наведаться в садик еесладострастия, как выражаются галантные французы.

Обоюдное влечение этой парочки было настолько очевидно, чтоне осталось не замеченным государем, который ревновал тетушку к каждому столбу,а не только к каждому мужчине. Петр незаметно вышел из покоев, в которыхужинал, и стал в дверях. Лицо его, в котором полудетская неопределенность чертуже боролась со взрослой жесткостью, было таким угрюмым, что разумные гоститолько головами качали, косясь на неосторожных танцоров. Неожиданно царьповернулся на каблуках и вышел вон из залы, после чего веселье сразу пошло наубыль. Долгорукий и Елизавета выглядели несколько обескураженными, однаковскоре наступило примирение, бал продолжился с прежней живостью. Великая княжнаи Иван Алексеевич вместе больше не танцевали, держались безупречно... однаконенадолго же хватило их безупречности! Что, как не страсть, сияет сейчас в ихвзорах, то и дело скрещивающихся за спиной увлеченного охотой царя?

По тонким, но красиво очерченным, ярким губам де Лириаскользнула усмешка, однако тут же осторожненько спряталась в изящные усики.Ночью после достопамятного бала, невзирая на усталость, он продиктовал своемусекретарю Хуану Каскосу донесение об этом забавном любовном треугольнике, ибо вобязанности герцога входило излагать на бумаге не только свои размышления поповоду могущего быть торгового союза Испании и России, но и докладывать королюФилиппу о самомалейших мелочах жизни русского Государя, этого загадочногомальчишки, вдруг сделавшегося властелином огромной, непостижимой, страшнойстраны.

«Красота принцессы Елизаветы физическая — это чудо, грацияее неописуема, но она лжива, безнравственна и крайне честолюбива. Еще при жизнисвоей матери она хотела быть преемницей престола предпочтительно пред настоящимцарем; но как Божественная правда не восхотела этого, то она задумала взойти напрестол, вышедши замуж за своего племянника. Да, нравственный характерЕлизаветы Петровны рисуется мне самыми черными красками. Однако и честолюбиефаворита достигло самой высшей и неразумной степени. Нужно опасаться, что онвлюбится в эту принцессу, а если это случится, нельзя сомневаться в гибелиэтого фаворита. И я со своей стороны уверен, что Остерман разжигает эту любовь:я знаю, он ничем бы не был так доволен, как если бы они, удалившись от царя,отдались одна другому. Таким путем погибли бы он и она».

Сегодня или завтра, воротясь с охоты, будет что прибавить к этомупосланию. Жаль только, что все сведения собираются де Лириа с чужих слов, впересказе других посланников или Остермана! Ведь он не знает языка, а дажепо-французски и по-немецки при дворе говорят не более десятка людей, проразумеющих испанский и думать нечего. Как нужен переводчик, да не простой, атакой, которому можно доверять! Он стал бы ушами и глазами де Лириа на всехэтих балах и приемах, где можно услышать так много интересного и где посолчастенько чувствует себя глухим из-за того, что не понимает ни слова! Как нистарался, он не смог найти в России никого подобного, а язык московитовнастолько варварский по строю и словарному составу, что остается непостижим деЛириа. Каскос тоже не в силах овладеть русским. Но просьбы прислать такогочеловека из Мадрида уходят в никуда, словно вода в песок. Точно так же, как ипросьбы, и намеки, и жалобные требования скорейшей присылки жалованья и ему, иКаскосу, и всем прочим посольским служащим.

Представительство при русском дворе требует особенных трат,потому что здешняя знать спесива, как никакая другая в мире. Если бы кто-то могсебе вообразить, как роскошно одеваются здешние вельможи! Разве мыслимоотставать от них представителю короля Филиппа?! Убожество посланника не можетне бросать тень на его властелина. Но денег все не шлют, хотя обещаниеотправить курьера-переводчика было дано еще зимой. Обещания, увы, легкосыплются из уст власть имущих, но испаряются неведомо куда, словно роса подпалящим солнцем...

— Прочь, сволочь! Забью-у-у! — Резкий визг хлестнулде Лириа так внезапно, что он невольно осадил коня.

И вовремя! Ведь этой самой «сволочью», которая такнеобдуманно вырвалась вперед, опередив императора, был не кто иной, как самиспанский посланник, слишком увлекшийся своими печалями.

Клянусь кровью Христовой, да мыслимо ль так забыться?! ДеЛириа железной хваткой вцепился в поводья, удерживая коня, рвавшегося вперед, ине отпускал их до тех пор, пока не оказался чуть ли не в последних рядахохотников — среди самых медлительных.

— Festina lente(торопись медленно)! — донесся, донего ехидный голос, и мимо де Лириа неуклюже прогарцевал посланник австрийскогодвора Братислав.

Мало того, что это был самый тупой и вреднейший в миречеловечишка. В довершение всего только вчера к нему прибыл из Вены нарочный,доставивший Братиславу крупную сумму, без малого десяток тысяч песо, еслисчитать в переводе на испанские деньги, а главное — новые костюмы, один изкоторых Братислав не утерпел-таки — напялил на себя сегодня. Увидав, какиероскошные манжеты из валансьенских кружев топорщатся от запястий до самыхлоктей австрийца, де Лириа почувствовал, что его и без того испорченноенастроение вполне уподобилось протухшей рыбе, которой место только на помойке.И даже интриги, опутавшие трех вельможных всадников, во весь опор скакавшихвпереди остальных, уже не казались ему столь важными, чтобы снова не спатьночь, готовя донесение в Мадрид, тратить английскую бумагу, французские чернилаи заставлять милого друга Хуана Каскоса ранить пальцы, затачивая неподатливыеперья серых русских гусей. Право слово, для совместных ночных бдений можнонайти занятия и поприятнее!

Август 1729 года

— Господи! Неужто добрались? Неужто Москва? —потрясенно пробормотал Данька, вглядываясь в очертания высоченного, изумительнокрасивого терема, вдруг выступившего из-за леса. — А это небось Кремль?

Хорхе изумленно покосился на него: