Книга Хождение по квадрату - Рид Фаррел Коулмен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я потерял бумажку с номером.
— Какой вы честный! — Она невольно переняла мой ироничный тон и медленно продиктовала нужные мне сведения.
Я колебался, спрашивать ли у жены Рико, кто та женщина, что я встретил у канала, но решил не испытывать судьбу. Она обещала передать Рико, если тот позвонит из Флориды, чтобы он позвонил мне. Я поблагодарил.
Я сидел, глядя на обрывок конверта, на котором записал адрес и телефон семейства Малоуни. Пожалуй, нужно туда съездить, рано или поздно придется это сделать. Потом, решил я. Было холодно, и колено болело. Но чем глубже я погружался в дело об исчезновении Патрика Малоуни, тем яснее понимал: причину искать нужно в доме, где он жил и откуда ушел.
Если бы нью-йоркская футбольная команда «Джетс» не тренировалась на территории университета Хофстра, он был бы известен лишь теми, кто в нем учился. Остальные — и я в том числе — постарались бы забыть годы бесцветной игры, прошедшие с победы «Джетс» в Суперкубке-69 над «Кольтами». Полагаю, это учебное заведение было основано семьей голландских переселенцев, наживших состояние на промышленной заготовке леса на севере Мичигана. А почему они избрали для университетского городка Юниондейл, Лонг-Айленд, штат Нью-Йорк, не представляю. Ни один из студентов, которых я спрашивал, этого не знал и знать не хотел.
Я с трудом нашел комнату в общежитии, где жил Патрик Малоуни. По всей видимости, «изучение марихуаны» здесь очень популярная специализация.
Южная часть университетского городка была очень живописной, в духе «Лиги плюща». Но ее, как и многие другие школы, расширили в момент демографического взрыва, так что 60-е и 70-е годы нанесли ущерб ее архитектуре: вновь построенные здания больше всего напоминали доты времен войны на побережье Нормандии. Комната, в которой жил Патрик Малоуни, выходила на площадку, где «Джетс» поддерживали форму, и размещалась в одном из четырех белых корпусов, величиной затмевавших все остальные строения. Ничего не скажешь, построено со вкусом. Мне пришло в голову, что по ночам они кидают перекладину между двумя зданиями, чтобы нападающий «Джетс» мог тренироваться.
Я не смог полюбовно договориться с охранником на входе, показал ему свой жетон, но он отрицательно покачал головой, и я направился в сторону лифта.
— Нью-йоркское управление полиции теперь выдает своим тросточки? — искренне удивился он. — Это что-то новенькое с тех пор, как я ушел со службы.
— Специальное снаряжение для команды инвалидов. Мы гоняемся за адвокатами, навязывающими свои услуги пострадавшим в несчастных случаях, — ответил я. — Давно в отставке?
— В апреле будет пять лет. Ни дня не пожалел с тех пор, как подал документы.
Да, верно. Он «ненавидел» мундир так сильно, что снова пошел на службу — охранять студентов и наркоманов за четыре бакса в час. У меня не было никакой охоты обсуждать с ним проблему, и я перевел разговор на Малоуни. Может, его полицейские навыки пойдут мне на пользу. Идея оказалась не слишком плодотворной.
— За последние несколько недель вы здесь первый. Вначале каждый отставной полицейский планеты считал своим долгом наведаться к нам. Я раздавал номерки, как в отделе деликатесов в супермаркете.[11] Меня интервьюировали каждые десять минут.
— Как насчет еще одного раза?
К моему удивлению, он сказал, что помнит Малоуни. По его словам, Малоуни отличался от других студентов тем, что всегда был по-настоящему вежлив и безупречно одет.
— Всегда говорил мне «доброе утро» или «добрый вечер». Называл меня «сэр». Мои собственные дети не говорят мне «сэр», — пожаловался охранник. — А стрелки на его брюках были такими острыми, что вы смогли бы ими резать бумагу. Другие студенты одеваются как бродяги, в лучшем случае от них дождешься невнятного «привет». Местный обычай. Они потеряли уважение к мундиру. Матери сжигают повестки о призыве на службу… Будь моя воля, я бы…
Я перебил его, прежде чем он пустился в рассуждения о нейтронной бомбе президента Картера, хотя его напыщенная речь попала на больное место. За десять лет общество сделало большой шаг вперед. ОПЕК и Симбионистская армия освобождения[12] сыграли свою пагубную роль, но у нас еще свежи в памяти наступление во время Тэта, Селма и Техас.[13] На ране образовались струпья, но из-под них все еще сочится кровь. Я должен об этом помнить.
Поднимаясь в лифте на восьмой этаж, я думал о том, что сказал о Патрике охранник. Я не был уверен, что его слова заслуживают доверия. Может, он говорил то, что я хотел услышать. Полицейские грешат этим, как и обычные люди. Может быть, семейство Малоуни взяло его в оборот и подмазало, чтобы он играл в их пользу. А может, у него просто все перемешалось в памяти: газетные сообщения, слухи, реальность и вымысел. Но я все равно не мог сбрасывать со счетов его слова, слишком уж правдоподобно они звучали, особенно о стрелках на брюках Патрика. Такую мелкую деталь незачем было бы придумывать. К тому же у меня из головы не шли по-военному идеальные складки на брюках Малоуни-старшего при нашей первой встрече в кафе «У Молли».
Хотя в коридоре и не воняло марихуаной, ее сладкий запах витал в воздухе как счастливый призрак. Теперь я могу наконец, не боясь греха, признать, что мне нравится этот аромат. Я провел пальцем по стене. Она была клейкой от смолы. Отчаявшиеся дети, подумал я, могли бы словить кайф, полизав стены.
Я нашел бывшую комнату Патрика. За дверью надрывался «Лед Зеппелин». Для басов дверь не преграда, так что у меня аж ступни завибрировали сквозь подошвы. Запах марихуаны здесь ощущался сильнее. Я снова постучал, но безрезультатно: фальцет Роберта Планта все забивал. Я попытался стучать ногой. Не повезло, ноль попаданий из трех попыток. В конце концов я толкнул дверь, она оказалась не заперта, и, поскольку никто меня не пригласил, я вошел сам.
Спиной ко мне и лицом к стереопроигрывателю сидел парнишка. Я удивился, что от такой громкой музыки у него не течет кровь из ушей. Он курил кальян в форме черепа, с упоением посасывая мундштук. Я остановился полюбоваться живописью: никаких дурацких черных постеров, одни только репродукции обложек альбомов популярных групп. Слева была изображена призма на черном фоне «Темной стороны Луны». Справа я увидел кузнечика с альбома «Steely Dan's Katy Lied». В затылок мне недобро уставился «Акваланг». Арон всегда считал мое пристрастие к рок-музыке свидетельством незрелости. Может, и так. Но ведь Арон называл Вудсток[14] сигналом к космическому апокалипсису.
