Книга Путешествие на Тандадрику - Витауте-Геновайте Жилинскайте

— Кадрилис тоже обошёлся бы без кресла, и путешествие ему было жизненно необходимо!.. — не сдавался Кутас. — Прошу прощения, но брать саквояж и оставлять Кадрилиса — жестоко и… и несправедливо… — всхлипнул щенок, но через минуту вдруг прикусил лапу, чтобы справиться со смехом, но и это не помогло: — Хи-хи-хи…

— Наш весельчак с ума сошёл, — брезгливо дёрнула лапой Лягария. — Фи!

Но тут и пингвина Твинаса охватил приступ хохота, когда он взглянул на потолок. А там было на что посмотреть: из расстегнувшегося саквояжа Лягарии один за другим выпархивали лоскуты ткани — шёлковые, нейлоновые, вельветовые, шерстяные, в горошек, в полосочку, в клеточку, в цветочек, целые и траченные молью, ровно обрезанные или обкромсанные ножом, — и всё это лоскутное многообразие пёстрыми облачками плыло над головами пассажиров.

— Что за хаос?! — не поняла сначала лягушка, но, сообразив, что плавает над головой, прикусила язык. Она уставилась на свою дорожную сумку, и вдруг у неё глаза чуть не вылезли на лоб. Наружу из саквояжа высунулось длинное ухо, за ним появились круглые карие глаза, раздвоенная верхняя губа, разорванная шкурка с торчащей булавкой… И вот уже весь Кадрилис целиком порхал вместе с разноцветными лоскутными облаками, виновато шевеля половинкой уса. Целым усом зайцу пришлось пожертвовать, тот остался торчать в сугробе под ёлкой.

— Дружище, — чуть не взвыл от радости Кутас, — иди сюда, в моё кресло! Ура!!!

— По такому случаю, — пробасил увалень Твинас, — поймай-ка наверху мою трубку. И Эйнорину перчатку!

— Это я мигом! — воскликнул Кадрилис, трижды перекувыркнувшись в воздухе от усердия.

— Заодно притащи и шарф, — велела Лягария. — Только не думай, что не будешь наказан за нарушение дисциплины! Я чуть не надорвалась, когда тащила по трапу саквояж. Ещё удивлялась, почему он такой тяжёлый, будто свинцом набитый. А ну, признавайся: что ты оттуда выкинул?

— Самовар, — буркнул заяц, — дырявый…

— Самовар! — схватилась за голову Лягария. — Прекрасный медный самовар! Или я ослышалась? Повтори!

— Дырявый самовар.

— Наказание неизбежно, — сделала вывод начальница.

— На то он и заяц, чтобы путешествовать зайцем, — миролюбиво пробасил Твинас.

Кадрилис в знак благодарности принёс ему трубку, и толстяк шепнул зайцу что-то на ухо.

Потом заяц протянул перчатку Эйноре — та уже собралась ему улыбнуться, но только высокомерно кивнула лысой головой. Под конец одноухий начал собирать лоскутки и запихивать их назад, в саквояж, а когда управился, притащил ношу Лягарии и привязал болтающуюся ручку к ножке её кресла.

— Эй, приятель, — не успокаивался Кутас, — залезай сюда, под мой ремень, я уже его ослабил, мы с тобой тут запросто уместимся.

И — наконец-то! — Кадрилис сложил над головой лапы и одним нырком оказался возле кресла приятеля. Он проскользнул под ремень безопасности и устроился поудобнее рядом со щенком.

— Если бы я знал! — захлёбываясь от радости, ликовал Кутас. — Если бы я мог знать!

— А ведь мог и догадаться! — тихонько, чтобы не услышала строгая Лягария, шепнул ему на ухо Кадрилис.

— Как? — удивился Кутас.

— А ус на что? Я ведь неслучайно сунул его в снег вверх тормашками.

— Ну, я в жизни бы не сообразил, — помотал головой щенок. — Зато мне пришло в голову… Это Твинас специально бросил в тебя саквояж, чтобы…

— Тсс! Не будем выдавать его! — оборвал приятеля на полуслове заяц.

— Прости, — чуть слышно прошептал щенок. — Признайся, ты слышал, как я сказал волшебное слово?

— Ещё бы. Только… я ведь и сам его произнёс.

— Да ну?! В самом деле?

— А как же иначе? Я понял, что хуже у меня в жизни быть не может! И представляешь, едва я произнёс: «На-смеш-ник», как слышу: Твинас предлагает всем посидеть минутку перед дорогой…

— А ещё пингвин хворост разворошил… Только сейчас сообразил, зачем… Хи-хи-хи…

— Ну да, никто не услышал, как я самовар из саквояжа выкинул…

— Ай да Твинас! Толстоват, мешковат, зато какой хитрый и умный!

И приятели, не скрывая радости, взялись за лапы и начали покачиваться в кресле — совсем как сидя в шапке у потрескивающего костра. Спички в потайном кармашке — если точнее, в хранилище сокровищ — ритмично стучали в такт их движениям.

— Ой! — спохватился Кутас. — Чуть из головы не вылетело: я ведь в тот раз не всю волшебную песенку спел!

— И я о том же подумал!

— Начну сначала, тогда лучше запомнишь.

— Вперёд!

Щенок огляделся, не слышит ли их кто-нибудь, тихонько откашлялся и приник носом-фасолиной к единственному уху приятеля:

Красивая птица овсянка

Сидела в гнезде у полянки.

Лесной не смеётся потешник —

Не радует слух пересмешник.

Грустит, приумолкнув печально:

Вчера он обжёгся случайно…

Как вдруг крокодил появился…

Авария

Вдруг корабль сотрясся от сокрушительного удара. Он покосился, и в салон, пробив обшивку, со свистом влетел чёрный камень. Пробоина подобно речному водовороту стала вытягивать из салона все предметы, а заодно и воздух. Пассажиры стали задыхаться.

Первым вылетел в дыру тот самый чёрный камень, следом попытался улететь лягушкин саквояж, который отчаянно старался оторваться от ножки кресла. Невидимая сила вырвала игрушки из-под ремней безопасности и потащила их к пробоине.

— Вот тебе раз! — первым пришёл в себя Кадрилис.

Недолго думая он устремился к дыре, которая в одно мгновение засосала его спину и хвостик. Таким образом заяц закупорил пробоину собой, и смертельная опасность миновала. Корабль понемногу выровнялся, снова заработала система подачи воздуха — пилот Менес не утратил самообладания и не покинул пульт управления.

Во время катастрофы случилось ещё одно происшествие, на которое в суматохе никто не обратил внимания. Когда корабль накренился, Эйнора ударилась затылком о стену, её голова дёрнулась, веки затрепетали, поднялись вверх — и глаза куклы открылись! Судя по всему, от удара что-то у неё в голове сдвинулось и встало на своё место. Кукла едва не закричала от радости, но внезапно её восторг как ветром сдуло. «Сейчас, — мелькнула у неё мысль, — все поймут, что я лгунья, увидят мои глаза, которые вовсе не голубые, а карие, как… сосновые шишки! А если Лягария выдаст ещё одну мою тайну, тогда… лучше уж я сгорела бы на свалке!» Эйнора осторожно осмотрелась сквозь полуопущенные ресницы, не заметил ли кто-нибудь её открытых глаз, и, убедившись, что у всех сейчас заботы поважнее, облегчённо перевела дух.