Книга В жару - Нина Строгая
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Иван, Ива-а-ан… – нарушив наконец тишину, позвала она его.
– Я вернулся в тот вечер… после спектакля… думал – все, ни шагу больше без его разрешения. Только как он скажет теперь, молчать буду и слушать, пить брошу, в институте восстановлюсь, дипломную с Максом снимем, на лошадь никогда в жизни не сяду – так, если попозировать только – Коле, для коллекции его фотографической. Пришел я, короче, расселся уютненько в креслице на кухне – в ожидании Коли с Мари, ужина вкусного… ночи… ну… ласки его нежной, – Иван замолчал на секунду, потом закурил и с саркастичной, горькой ухмылкой продолжал. – И дождался, блядь!.. Он даже не взглянул на меня, не подошел, не замахнулся, как раньше бы. Как будто специально на расстоянии держался, как будто избегал меня… Я пытался объяснить все, клялся, что ничего не было – ведь не было ничего, понимаете? – со слезами в глазах Иван посмотрел на врача. – Но это бесполезно было. Еще бы! Ведь для него… для Коли… это же последняя капля, понимаете?.. Ему уже все равно – было там что-то или нет. Он и так достаточно нахлебался. И как-то вынес, переварил – просто вместе с этим последние силы растратил, иммунитет свой стойкий. Я не удивляюсь – он просил ведь… просил же меня, понимаете? Умолял просто – дать ему немного воздуха, поддержать его, пожалеть немного… Вот видите, доктор, – Иван пристально, нахально, с вызовом глядел на врача, – прав он, оказывается, прав Коля. Я действительно то, что он говорит. Я – то, как он называет меня. Я просто капризный, испорченный ребенок и постоянно ищу экстрима, острых ощущений, роскошных удовольствий. Я только о себе и думаю. Я самая настоящая сука – бешеная, грязная, похотливая…
конец второй части
Мне с тобою пьяным весело —
Смысла нет в твоих рассказах.
Осень ранняя развесила
Флаги желтые на вязах.
Оба мы в страну обманную
Забрели и горько каемся,
Но зачем улыбкой странною
И застывшей улыбаемся?
Мы хотели муки жалящей
Вместо счастья безмятежного…
Не покину я товарища
И беспутного и нежного.
Анна Ахматова «Мне с тобою пьяным весело…»
И вот в очередной за сутки раз, и теперь уже сполна и даже сверх меры ощутив всю прелесть, всю соль экстремального секса с чужим, но, казалось, давно знакомым, с холодным, но очень горячим, натасканным, выносливым невероятно, невероятно искушенным, изощренным до черта, вполне себе, кстати, молодым, вполне себе милым, воспитанным, с хорошими манерами, с хорошей фигурой – во всех отношениях приятным – таким, какой требовался, во всех, – не жестким, признать, не грубым, матерым таким, взрослым самцом, чувствуя себя по-настоящему израсходованным, обесчещенным, оскверненным – уничтоженным, короче, совершенно, сказав такие уже обыденные, но чувственные и правильные свои «а-а-а-а-а-а» «м-м-м-м-м» и «fuck», часть выплюнув, часть проглотив и промокнув рукавом рот, Иван закурил и, сделав глубокую затяжку, выпустил кольцами дым. Что-то все-таки было не так, чего-то ему все-таки не хватало – какого-то логического завершения, большой, жирной точки – нет! скорее, кляксы – неожиданного, яркого финала, «бомбы». Он посмотрел на своего партнера и, довольно и нахально улыбаясь, сказал:
– Beast, toad, ugly monster… nasty, foul, smutty bugger! How I hate you, how I’m tired of you, how you’ve jaded me, how frazzled me! How you’ve fucked me![16]
– Чего-чего? – совсем в ответ ненахально, но недовольно, но с раздражением спросил тот, чуя подвох в иностранной тираде.
– No, nothing… fuck you, fuck you, – тихо посмеиваясь, Иван снова затянулся.
– Чего ты там бормочешь?
– Я говорю – ты пидорас вонючий… скотина, ублюдок, – и не успел партнер опомниться от такой сверхъестественной наглости, от такого фантастического просто хамства, как Иван набрал полные легкие дыма и поцеловал его, выпустив весь забранный в себя яд ему в глотку, а мгновение спустя прокусил чуть не насквозь губу. Вслед за чем за кашлем последовало: «Ах ты, сука!», затем свинг или хук – точно Иван не знал – в «табло», а именно, смачный удар кулаком в нос, и еще один такой же вкусный в ухо тут же…
– Нет, ты видел? Ты это видел? – спросил партнер у своего вошедшего минутой раньше в спальню приятеля.
– Котеночек, говоришь? – смеялся тот, второй – еще один сегодняшний партнер. – По-моему, настоящий тигра.
– Я и не то умею, – улыбался, захлебывался Иван. Зажимая пальцами нос, он закинул голову и направился в ванную и там, дождавшись остановки кровотечения, отплевался и умылся кое-как и снова вернулся в комнату.
– Одевайся. Вали отсюда нахуй!
– Угу, – Иван надел джинсы, застегнул красивый широкий кожаный, с металлическими вставками, ремень, идеально, как ему казалось, сочетавшийся с любимым теперь золотым украшением на запястье и такими же любимыми платиновыми двумя – в ухе и брови, обулся и подошел к столу. Наполнив водкой стакан, влил в себя пытающуюся сопротивляться заданному направлению жидкость, с трудом подавив позыв к рвоте, затем еще, и еще один, вышел в прихожую и там, пошатываясь, накинул куртку и на секунду задержался у зеркала.
– Держи. На пластырь.
Иван удивленно посмотрел на протянутую ему купюру.
– Бери, говорю, и пиздуй.
Иван сжал деньги в кулаке и вышел из квартиры…
…На влажную старую крутую лестницу, по которой также неуверенно, нетвердо спустился в подъезд, и оттуда, после того как в замусоренном мрачном углу справил малую нужду, буквально вывалился на мокрую от дождя улицу – под арку, где закурил и, вынув из кармана куртки телефон, обнаружил множество непринятых звонков.
– Де-е-е-вочки, – улыбаясь, слащаво протянул Иван и шагнул к двум, проходящим мимо и в тот же миг отпрянувшим, на вид – студенткам, которые, вытаращившись на него несколько испуганно, несколько брезгливо, поспешили вынырнуть из подворотни на проспект, и оттуда, с безопасного расстояния, оглянулись-таки на Ивана уже с интересом, с любопытством, с кокетливыми улыбками уже даже и скрылись с глаз его долой.
– Хуй с вами! Нужны вы мне больно, – ухмыльнулся Иван и направился в противоположную сторону – в проходные сквозные сырые дворы, на другой проспект.
