Книга Сказки тысячи ночей - Эмили Кейт Джонстон

Когда я оставила его, он по-прежнему гладил руками каменных львов, которых так не любил, прикованный взглядом к струящейся воде. Подойдя к садовой арке, я услышала шорох в кустарнике и поняла, что одна из служанок наблюдала за нашим разговором. Пусть мой брак был далек от традиций и пока даже не скреплен на супружеском ложе, слуги мои, похоже, не собирались забывать о приличиях. Меня не оставят наедине с мужчиной, даже со столь уважаемым, как Фирх Камнедар.

Он сказал, что так нарек его Ло-Мелхиин. Интересно, какое имя было у него прежде, и было ли вообще. Или же солнце выжгло его из памяти скульптора в тот день, когда он изваял свою первую статую?

Глава 10

На десятое утро, проснувшись одна в своих покоях и осознав, что все еще жива, я уже не удивилась. Холодок пробежал по моим жилам, и стены дворца сомкнулись вокруг меня теснее.

Я видела, как странный свет струится от моих рук к рукам Ло-Мелхиина и обратно. Я подозревала, что моя неминуемая смерть наступит не от яда, не от лезвия ножа и не от его пальцев, сомкнувшихся на моей шее. Здесь действовали какие-то силы, которых я не понимала. Какой-то злой дух семьи Ло-Мелхиина или демон, владевший им, играл на наших сомкнутых пальцах. Он и принесет мне погибель. Я не могла молиться божеству, которое сестра сделала из меня. Слова застревали у меня в горле. Но я могла бы помолиться, как делала всю свою жизнь, останкам отца отца нашего отца, хоть они и были далеко от меня.

Я сделала глубокий вдох, как учила меня мать, и представила себе ясное голубое небо и золотистый песок. Раньше, когда мы с сестрой делали это вместе, мы держались за руки и щипали друг друга, чтобы не рассмеяться. Не то чтобы нам не хватало набожности, но мы были детьми, а дети найдут причину для смеха в чем угодно. Моя мать хмурилась, но мать моей сестры улыбалась вместе с нами.

– Божества выслушивают столько печалей, столько отчаянных надежд и желаний, – говорила она. – Пусть иногда слышат и смех.

Сейчас я не смеялась, а в небе над пустыней в моем воображении клубились тучи. И сколько я ни старалась увидеть ясное небо, оно оставалось хмурым, а гладкую поверхность песка тут и там нарушали острые камни и кустарники с колючками, такими длинными, что они могли бы пронзить сердце ягненка. Я открыла глаза, сокрушаясь, что у меня не получалась молитва. Возможно, я и впрямь была слишком далеко от могил своих предков, чтобы молиться их духам.

На крышке деревянного сундука в углу комнаты лежала сложенная дишдаша, которую сшили мы с сестрой. Кто-то принес ее по моей просьбе. Я встала с постели и пошла за ней, впервые ступая по застеленному коврами мраморному полу босыми ногами. Прижимая к себе дишдашу, я вернулась в постель и снова закрыла глаза.

На этот раз я не пыталась увидеть пустыню. Я увидела руки своей сестры, которая вместе со мной расшивала тонкую материю. Я слышала ее голос, шепчущий мне что-то на ухо. Но было там и что-то еще, где-то глубже. Я перестала следить за ритмом своего дыхания и полностью погрузилась в видение.

Это был обыденный звук, ритмичный и успокаивающий. Это был ткацкий станок, на котором сделали эту ткань. Я не знала, кто ее соткал, – отец привез нам ее, вернувшись с караваном, – но я чувствовала руки ткачихи на челноке, ее пальцы, переплетающие основу и уток. Ткань нашей дишдаши была глубокого пурпурного цвета, в знак богатства нашего отца. На сей же раз из-под челнока выходила другая материя – ярко-оранжевая, с вкраплениями золотой нити. Хотя цвет ткани был и не такой глубокий, изысканный рисунок и тончайшая работа делали ее бесценной. Такая материя достойна стать платьем королевы.

Я почувствовала натяжение нити и мысленно поманила ее к себе. Я увидела, как из ткани мне в руки заструилось оранжевое пламя. Цвет ткани не поблек, но я почувствовала прилив силы и спокойствия. Теперь я, пожалуй, смогла бы вообразить ясное небо, но оно мне больше не требовалось.

Когда я открыла глаза, на коленях у моей постели стояла служанка, которую я прежде не видела. Хотелось бы, чтобы женщины, приходившие в мои покои, не сменялись так часто. Она не прервала меня, и я была этому рада. Она смотрела на меня широко распахнутыми глазами, и я не понимала, почему, пока не взглянула на свои руки, все еще державшие дишдашу. В ярком солнечном свете она казалось бледнее прежнего, но сомнений быть не могло: мои руки и пурпурный шелк платья окутывало сияние, отливавшее медным цветом. Встревожившись, я разжала руки, и дишдаша упала на пол, забрав странное сияние с собой.

– Госпожа! – ахнула служанка, и я подумала, что она сейчас падет ниц. Хорошо, что она хотя бы не убежала в страхе.

– Не обращай внимания, – сказала я. – Божества порой выказывают свое благоволение способами, которые нам не дано понять.

– Да, госпожа, – ответила она, хотя было ясно, что она не больше меня верит в то, что сияние было делом рук божества. Она глубоко вздохнула и встала. – Господин сегодня устраивает большой прием, – сообщила она как ни в чем не бывало. – Начинается звездопад, и он пригласил Скептиков и Жрецов, чтобы обсудить это явление. Он зовет и вас, а сам он сегодня не сможет навестить вас.

Интересно, означало ли это, что на сегодняшний вечер я в безопасности. Если я не пойду, Ло-Мелхиин не увидит меня сегодня и не сможет убить. Но если и пойду, он наверняка не убьет меня на глазах у всех. Я снова почувствовала холод в своих жилах, как после пробуждения, но теперь он был слабее из-за горевшего во мне медного пламени.

Ло-Мелхиин не станет убивать меня своими руками, в этом я была уверена. В нем была какая-то странная сила, равно как и во мне, и я не смогу разобраться в этом, сидя в своей комнате или беседуя с женщинами в мастерской.

– Я пойду, – решила я, и служанка улыбнулась мне.

Она помогла мне надеть легкую утреннюю сорочку, потому что позже мне предстояло готовиться к приему.

Я позавтракала лепешкой с оливковым маслом, а затем меня повели в купальню. Сборы были еще более тщательными, чем в мою первую брачную ночь, – возможно потому, что столь торжественный повод требовал более сложной прически. Несколько часов служанки мыли, терли и скребли меня, разрисовывали хной, заплетали и укладывали мне волосы. В купальне было тепло, и я могла бы вновь погрузиться в видение о ткачихе или даже о голубом небе пустыни, но я боялась, что тогда снова появится странный свет. Я не хотела пугать служанок. Так что я просто сидела, слушая их разговоры.

– В прошлом году господин позвал только Скептиков, – рассказывала мастерица, чьи потемневшие от хны руки наносили рисунки на мою кожу. – Жрецы разозлились, но, конечно же, ничего не сказали.

– Скептики говорят, что звезды на небе – это не божества, а огненные камни, – сказала девушка, которая отвечала за соли для ванны.

– Кто же способен разжечь столь сильный огонь, чтобы загорелся камень? – возразила мастерица по хне. – И как же они не гаснут, коли на небе некому следить за огнем?

– Уверена, у Скептиков есть ответ и на это, – сказала девушка.