Книга Подвеска пирата - Виталий Гладкий

Год выдался не очень удачным. Ряпушки поймали как обычно — много, но толку-то? Все что заработали, уже истратили. Ряпушка стоила сущий мизер. А плотва и сиг, похоже, ушли к свеям[41]. Оставалась надежда на богатый улов гольца, а если сильно повезет, то и семги.

— Поворачивайся, поворачивайся шибче! — покрикивал Фетка, кряжистый мужик с пегой бородой. — Што вы там пестаетесь?![42]Опосля отдохнем.

— Дык, это, гарва, кажись, полна, — радостно заявил Ондрюшка, вдовий сын. — Чижило-то...

— Вот я тебя ужо!.. — пригрозил Фетка. — Поговори у меня! — Он боялся вспугнуть удачу.

Деньгу нужно считать в собственном кармане, а рыбу — в мешках.

Гарву наконец вытащили, и коч наполнился живым серебром. Гольцы исполняли свой последний танец с таким рвением, что некоторым удавалось выпрыгнуть за борт. Но рыбаки, воодушевленные и обрадованные богатой тоней[43], лишь посмеивались — пусть их. Уходили самые сильные особи, а значит, и потомство их будет многочисленным и живучим.

— Ондрюшка, имай! — вдруг вскричал Фетка, завидев в гарве семгу богатырского размера — около сажени, которая уже намеревалась последовать примеру особо шустрых гольцов. — Имай, кому глаголю, дубина!

Ондрюшка упал животом на рыбину и, оседлав ее, попытался ухватиться за жабры. Но лосось одним могучим движением сбросил «наездника», и того тут же завалили гольцы. Ондрюшка барахтался среди рыбин словно беляк — молодой тюлень — в ледяном крошеве, а семга тем временем выпрыгивала все выше и выше, словно разогреваясь для решающего броска в родную стихию.

Боясь упустить такой фарт, артельный атаман не сдержал ретивое и последовал за Ондрюшкой. Он оказался более хватким. Но семгу укротили лишь тогда, когда на нее навалились гуртом.

— Уф! — сказал Фетка, ощупывая лоб. — Башкой о борт торкнулся, шишка будет. Ты долго будешь рыбу мять?! — окрысился он на Ондрюшку, который все никак не мог выбраться из рыбного месива.

Улов рассортировали и Фетка Зубака начал в уме подсчитывать выручку. Особенно его радовал тот факт, что им попались аж четыре семги. Значит, в этом году улов этой дорогой — княжеской — рыбы будет добрым. Но если дела пойдут худо, то ему нечем будет заплатить налог — по восемь денег[44]за снасть, и тогда у него отберут рыболовецкие угодья, данные ему на оброк.

— Эй, атаман, глянь-ко! — вдруг раздался голос Ондрюшки.

Смущенный своей неловкостью и стараясь избежать подтруниваний старших товарищей, он пошел на корму, где начал приводить себя в порядок: стер паклей рыбью слизь с одежды, вымыл руки и лицо.

— Пошшо орешь?! — спросил Фетка, недовольный тем, что вдовий сын прервал его подсчеты. — Рыбу распугаешь. Чай, не на гозьбе[45].

— Дак, это... вон тама, — указал Ондрюшка на каменистый берег.

Все как по команде проследили за его указательным пальцем. Невдалеке от них, в тихой заводи, накренившись на правый борт, стояло большое судно. Было оно изрядно потрепано и лишь каким-то чудом держалось на плаву. Впрочем, не пригони волна к берегу этот корабль и не сядь он одним бортом на камни, его точно поглотила бы морская пучина. Похоже, чужак побывал в бою, потому что надстройки бедняги были в дырках от мушкетных пуль, а паруса изодранны в клочья. Ни на палубе, ни на берегу не было видно ни единой живойдуши.

«Ай да Ондрюшка! — мысленно возрадовался Фетка, зорко определив масть находки. — Такой приз углядел! Это же скоки могет стоить ентот пинк?»

В Западной Европе издревле существовало так называемое «береговое право», когда потерпевший кораблекрушение корабль считался собственностью того, на чьей земле его найдут. Даже могущественные монархи не стыдились считать плоды этого «права» источником своих доходов. Прибрежный феодал отказывался от своих «законных прав» только с условием, если моряки заплатят ему определенную мзду. Жажда легкой наживы толкала людей на любые злодеяния и ухищрения. Грабители разрушали маяки и навигационные знаки, выставляли подобные ложные в опасных для судоходства местах. Подкупали лоцманов, и те вели суда прямо на мели или туда, где команде трудно защищаться от нападения.

Бывало, когда морская стихия оказывалась бессильной перед мужественными моряками, мародеры ночью подвешивали к уздечке лошади зажженный фонарь, спутывали ей ноги, и водили прихрамывающее животное по берегу. Следующее своим курсом судно, приняв колеблющийся свет фонаря за сигнальный огонь на плывущем корабле, подходило слишком близко к берегу и разбивалось о камни. Морские волны надежно скрывали следы трагедии, и преступники оставались безнаказанными.

Но русские никогда не занимались таким «ремеслом». Согласно договорам с другими государствами, местные жители должны были «охранять корабль с грузом, отослать его в землю христианскую, провожать его через всякое страшное место, пока достигнет места безопасного». Оскорбление иностранных моряков считалось большим преступлением.

Однако в любом правиле имеются исключения. На них-то и надеялся Фетка Зубака. Уж чего-чего, а хитрости и смекалки ему было не занимать. Если корабль брошен командой, то тогда нашедший его мог бы вступить в права владения судном. Когда вдруг объявится судовладелец и предъявит свои права, то ему придется судно выкупать. Как ни присматривался Фетка, а людей на палубе пинка он не замечал. И это обстоятельство грело его душу почище двойного хлебного вина.

Подойти на коче вплотную к берегу не удалось, хотя в этом месте и было достаточно глубоко. Пришлось задействовать четырехвесельный карбас, который тащили на буксире. Вскоре небольшая группа рыбаков во главе с Феткой Зубакой уже находилась на борту иноземца. Первое впечатление о недавнем бою на борту подтвердилось — на палубе царил форменный разгром. Опытный Фетка заглянул в дуло фальконета, затем засунул туда руку и вытащил ее, всю измазанную пороховым нагаром. Понюхав сажу, он авторитетно заявил:

— Дело было неделю назад.

— Да-а, вона как оно... — задумчиво пробасил Недан, саженного роста мужик с рано поседевшей окладистой бородой и кулаками-гирями.

Природа не обделила Недана силушкой, но, вопреки молве о покладистом характере богатырей, наградила его строптивым нравом. Он мало праздновал Фетку и всегда поступал по своему усмотрению. Атаман скрипел зубами из-за его непослушания, но терпел, не выгонял из артели, — при необходимости Недан один мог вытащить полную гарву.