Книга Мое седьмое небо - Люси Монро

– Семья твоей матери не в счет.

– Каждая потеря имеет значение, – упрямо сказал он.

– Значит, ты помнишь о каждой из них.

Вместо ответа он встал и кивнул в сторону гостиной:

– Давай поговорим в более комфортной обстановке?

Они уселись рядом на большом коричневом кожаном диване. Расположившись в углу, Максвелл положил руку на спинку дивана и уставился в глаза Роми.

– Мой отец прожил с моей матерью более двух лет, но бросил меня, не задумываясь, – сказал он.

– Нельзя быть таким самоуверенным. – Она сняла балетки, подогнула ногу под себя и повернулась к Максвеллу лицом. – Ты разговаривал с ним?

– Нет.

– Значит, ты не знаешь, о чем он до сих пор сожалеет. – Роми не представляла, что отец Максвелла с готовностью отказался участвовать в его жизни.

Пусть Максвелл безжалостен, но таким сыном можно гордиться.

– Он предложил деньги и помог нам эмигрировать в обмен на молчание моей матери. Она должна была скрывать отношения с ним и мое существование. Ей запрещалось даже произносить его имя.

– Вероятно, у него просто не было иного выхода. Но это не означает, что ты ему не нужен. – Она не знала, почему ей так важно убедить в этом Макса.

– Ты слишком добрая. – Он протянул руку и заправил прядь волос ей за ухо. – За тобой нужно присматривать, чтобы кто-нибудь не разбил твое сердечко.

– Разве ты не пытаешься его разбить?

Он опустил руку:

– Ни в коем случае. Я предлагаю тебе место в моей жизни, а не бегаю за тобой со скальпелем, чтобы поранить твое сердце.

– Забавный образ. – Роми отказывалась признаваться, что ей не хватает тепла его прикосновения.

– Я русский. У нас хорошее образное мышление.

– Россияне известны своей страстностью.

– В этом ты убедишься, – недвусмысленно ответил он.

Максвелл приравнивал страстность к сексу, а Роми говорила об эмоциях. Для нее его отношение не новость. Для него важна его чувственная природа и удовлетворение. Вероятно, через сексуальные утехи ей удастся покорить его сердце.

Но осмелится ли она рисковать?

Она может уйти от него прямо сейчас. Ей будет больно, но она в конце концов избавится от влечения к нему.

В конце концов.

За прошедший год ей не удалось его забыть.

Сейчас он не предлагает ей встречаться или закрутить недолгий роман.

Он вообще ей ничего не предлагает, а шантажом склоняет к замужеству. Он относится к браку, как к сделке с выгодными преимуществами.

– Дополнительные льготы, как ты их называешь, получим и ты, и я, – сказал он, усмехнувшись.

– Я сказала об этом вслух?

Он ухмыльнулся, провокационно гладя ее бедро:

– Да.

Роми приложила все усилия, чтобы игнорировать трепет, пробежавший по телу от его прикосновения:

– Так, ты не расскажешь, что научило тебя считать любовь слабостью?

– По-твоему, я получил моральную травму, после которой я запретил эмоциям влиять на мою жизнь? – Его рука замерла на ее бедре.

– Разве нет?

– Я рано понял, что в жизни есть намного более ценные понятия, чем романтическая любовь. Но об этом моя мать говорит мне с тех пор, как я научился ходить.

Роми не могла отвести взгляд от его большой мускулистой руки на своем бедре:

– Твоя мама не верит в любовь?

– На то у нее есть уважительная причина. Любая привязанность рано или поздно приносила ей неудобство.

– Она не выглядит пессимистом. – Наталья Блэк не показалась Роми циничной и желчной женщиной.

– Она реалист.

Реалист, научивший своего сына считать романтическую любовь слабостью.

– Она ограждала тебя от сердечных страданий, – сказала Роми.

– Да. – Он казался немного удивленным.

– Сколько тебе было лет, когда ты усвоил этот урок? – Роми восприняла близко к сердцу идею о том, что Максвелл влюбился, будучи уязвимым подростком.

– Десять.

– Значит, это была не твоя личная потеря? Роман между твоей матерью и ее любовником?

– С батей мама светилась от счастья три года.

– Он был русским?

– Нет, – сказал Максвелл. – Он был американцем. В России отца часто называют батей. Я так его называл.

И даже спустя столько лет Максвелл по-прежнему называет этого человека батей. Похоже, любовная история матери принесла ему много страданий.

– А ты?

– Он жил с нами, хотя позже я понял, что мне так только казалось. Наш дом не был его домом, но он приходил туда каждый вечер. Батя играл со мной в мяч, ходил на мои школьные мероприятия и соревнования. Он сидел во главе нашего стола на праздники, а на наши дни рождения водил нас в ресторан.

Другими словами, этот человек был отцом Максу. Некоторое время, во всяком случае.

– Но это продолжалось недолго, – сказала Роми.

– Да.

– Почему?

– Это имеет значение?

– Наверное, нет. – Смысл истории Макса в том, что он воспринимал того мужчину с открытой душой, а тот разочаровал его, уйдя на все четыре стороны.

– Ты когда-нибудь влюблялся?

– Ни разу, – ответил он с такой тихой яростью, что Роми поняла: Максвелл никогда не был уязвимым подростком.

– С нашим браком ты подстраховался? – спросила она, желая сменить тему, чтобы не будоражить свои эмоции.

– Если ты говоришь о том, что я просчитал все непредвиденные ситуации, то тогда ты права.

– На медовый месяц Мэдди уехала из города. Знаешь, я не хочу звонить ей и спрашивать по поводу ее плана в случае непредвиденных обстоятельств.

– Ты мне не до конца доверяешь?

– А я должна?

Мгновение он размышлял:

– Возможно, нет, но я не лгал тебе и не буду лгать. – Он прищурился. – Позвони Джереми Арчеру.

– Он солжет.

– Он слишком дорожит своей компанией, чтобы рисковать, рассказывая обо мне небылицы.

– Без уважительных причин.

– Вот именно.

– Как я удостоверюсь, что мой папа в реабилитационном центре? – Ее распирало от желания поколебать самоуверенность Максвелла.

Хотя бы чуть-чуть.

Но Максвелл и бровью не повел:

– Ему позволят сделать один телефонный звонок до того, как отправят в отделение интенсивной терапии, откуда он не сможет контактировать ни с семьей, ни со своей компанией.